По прибытии в Мукден разгрузка из вагонов заняла несколько часов. Для нужд госпиталя подали повозки, запряжённые истощёнными лошадьми.
Штабной медицинский инспектор распорядился, куда нужно следовать дальше. Его слова о том, что прибытия госпиталя здесь все ожидали с большим нетерпением, подтвердила картина, увиденная сестрами милосердия. После недавних боёв было много раненых. Имеющиеся медицинские части с работой не справлялись. Это сразу поменяло настроение Кати и её коллег.
Зловещее предчувствие ужасов войны, которое нарастало у них по мере приближения к фронту, теперь охватило их души грозным трепетом скоро увидеть невыносимые муки и страдания изувеченной человеческой плоти. Все сразу сделались серьёзными, подтянутыми и задумчивыми. Обстановка вокруг усиливала этот настрой: повсюду проходили колонны пехотинцев и казачьи эскадроны, громыхали артиллерийские орудия, влекомые тощими, измученными лошадьми, которых подгоняли злыми окриками столь же измученные солдаты.
Госпиталь занял несколько оборудованных на скорую руку помещений. Их сразу же «под завязку» заполнили раненые. Они во множестве поступали после «Ляоянского сражения».
Молодой, тяжело раненный прапорщик, превозмогая боль, рассказал Кате во время перевязки, что первые три дня боёв наши полки сражались героически.
– Но в тот момент, когда уже забрезжила наша победа над японцами, – блестя своими синими, как васильки, глазами, горячился прапорщик, – пришёл приказ генерала Куропаткина: «Очистить Ляоян!» – Он произнёс эти слова так, как будто они причинили ему физическую боль. – И мы вынуждены были начать отступление... Вот тогда я и получи осколок разорвавшейся рядом шимозы...
Он ещё что-то хотел сказать, но Кате некогда было его слушать. Раненых всё подвозили и подвозили. Приходили также пешком те, кто едва мог передвигаться. Для всех уже не хватало коек. Раненых укладывали на полу между коек, в проходах и в сенях. Когда были заняты все места в помещении, их начали класть под открытым небом, несмотря на дождь и холодный ветер. Окровавленные, промокшие и трясущиеся от холода, они стонали и чертыхались, теряя последние проблески надежды на возможность выжить. Врачи и сёстры милосердия не успевали оперировать и обрабатывать тяжелораненых. Кто был с полостными ранами, гибли во время перевозки от тряски на ужасных двуколках и от не оказанной своевременно медицинской помощи.
Катя слышала, как унтер-офицер, раненный в живот, превозмогая боль, говорил лежавшему рядом с ним солдату с ампутированной ногой:
– Знаешь, земляк, я бы уже отдал Богу душу, если бы меня сразу же после ранения повезли на этой проклятой арбе...
– Почему? – недоуменно спросил сосед.
– Да потому что такое испытание – только для грешников, – пробурчал унтер с восковым лицом. – Хорошо, что я провалялся три дня на поле… Правда, чуть не умер от жажды и холода… И если бы потерял сознание или уснул, то стая голодных собак загрызла бы меня… Но зато от того, что лежал без движения, рана на животе немного затянулась.
К истечению третьего дня Катя и другие сёстры милосердия еле держались на ногах. Они работали без сна и отдыха. А раненые всё поступали и поступали, как прибывает вода в прорвавшуюся плотину.
Однако муки изувеченных осколками и пулями солдат и офицеров по прибытии в госпиталь не закончились. Пришёл приказ из штаба главнокомандующего: «Срочно эвакуировать раненых в Мукден!»
В спешке началась их погрузка в вагоны. Стоны и проклятья разносились далеко по окрестностям.
– В чём дело? – возмущался капитан, которому только вчера отрезали по локоть левую руку. – Неужели нашим не удалось остановить этих япошек?... Мы ведь наступали!... Захватили столько японских орудий!... А теперь бежим, как зайцы, без оглядки!...