Встреча с Алексеем навела Катю на мысль — через местную печать попытаться узнать о судьбе корабля, на котором служил Владимир. Каждое утро она стала покупать свежий номер газеты. В один из дней у неё было предчувствие, что именно сегодня она должна узнать давно ожидаемую весть. Это предчувствие или женская интуиция её не обманули. Газета рассказывала о героическом сражении русской эскадры с превосходящими силами японцев, в котором ни одному из кораблей, среди них был и крейсер «Александр III», не удалось пробиться в родной порт. Эта новость стала для неё очередным психологическим шоком.
Первые дни после этого потрясения знакомые её не узнавали. Катя, словно сомнамбула, машинально отвечала на вопросы, не задумываясь об их содержании. На её безжизненном лице не отражались никакие эмоции. Все совершаемые ею действия носили отпечаток автоматизма. Катя, молча, ухаживала за больными, кормила, мыла их, стирала бельё и повязки, ассистировала хирургам во время операций. И лишь спустя пять дней, придя с очередного дежурства в свою комнату, снятую в частной квартире в Докторской слободе, которая находилась вблизи госпиталя, Катя упала на кровать и расплакалась. Содрогаясь своим хрупким телом, она уткнулась в подушку, чтобы за стеной не были слышны её рыдания. «Боже, милостивый, за что такое наказание нашему дорогому Вовочке?! – мысленно обращалась она к Господу. – Чем он, не сделавший за свою короткую жизнь никому ничего плохого, прогневил Тебя?... Лучше бы Ты взял мою жизнь, а оставил его!... Как переживут папенька и маменька, узнав об его гибели?!»
В её воображении брат представал то маленьким мальчиком, с лица которого почти никогда не сходила улыбка. То он словно наяву возникал перед ней высоким, стройным гардемарином с внешностью, которую сегодня называют кинематографической. Его ясные карие глаза, красивая причёска, брови вразлёт, чувственные губы, загар, полученный на море во время летних стажировок, придавали ему романтическую привлекательность. От его фигуры, физически крепкой, веяло здоровьем и сильным характером. Целеустремлённость и преданность выбранной профессии Владимира были предметом гордости его родителей и вызывали уважение сверстников.
Катя узнала из статьи, что корабельная артиллерия «Александра III» до последних минут, пока броненосец оставался на плаву, громила неприятеля. Ей было известно, что батареей командовал её брат. «Значит, наш дорогой Володя выполнил свой долг до конца!... Он совершил настоящий подвиг и погиб как герой!» – чувство гордости за брата успокаивающе подействовало на неё.
С трудом она поднялась с кровати. Ноги сами понесли её к пристани. Природа будто хотела избавить её от того, что творилось в её душе. Море гремело оглушительно, подобно тысячи артиллерийских батарей. Волны с чудовищной силой бились о мол. Миллиарды брызг разлетались в разные стороны, превращаясь в холодную солёную пыль, которая стекала вместе со слезами по щекам Кати.
Она как загипнотизированная смотрела на исполинские волны, то вздымающиеся чёрной горой почти до самого закрытого тёмными облаками неба, то обрушивающиеся оттуда с грохотом и пеной вниз, как будто в преисподнюю. Накатывая на берег, волны покрывали его белой пенистой пеленой, словно принося ему извинения за причинённое беспокойство своим неистовым бешенством. Это буйство природы успокаивающе подействовало на Катю. Его энергия вобрала в себя навалившуюся на неё страшную тоску, которая опустошала душу и разливалась свинцовой тяжестью по всему телу. К ней начали возвращаться силы.
Она подумала: «И в жизни у людей постоянно бывают такие же подъёмы и падения, как у морской стихии... Наверное, тело Володи стало частичкой мирового океана... Оно растворилось в нём, передав ему свою молодую силу и непокорность». Одинокая на пустынном берегу бушующего моря, Катя передумала о многом: о своей всепоглощающей и драматичной любви, о том, что с гибелью корабля оборвалась жизнь Владимира в расцвете его молодости и блестящей военной карьеры, о несчастье, постигшем Мику из-за предательства князя Шаховского, о неудачах отца на службе у государя Александра III. «Какой-то рок связывает нас: папеньку, Володю, меня с именем этого императора, – с быстротой молнии пронеслось в её голове. Но тут же она возразила сама себе: – Наверное, во мне говорит старая обида... Предположим, если бы Володя служил на другом корабле, разве его судьба могла бы сложиться иначе?... Ведь в том же бою, где русский флот понёс непоправимые потери, погибли наши двоюродные братья — Алёша Зуров и Серёжа Огарёв. Они оба были старшими офицерами на других кораблях... Причина такой сокрушительной неудачи нашей армии и флота и огромных человеческих жертв в другом... Прав был папа, говоря перед моим отъездом в Маньчжурию, что ни армия, ни флот к войне не готовы».
Катины рассуждения были близки к истине. Вся русская эскадра, за исключением нескольких кораблей, состояла из старых судов, которые опытные моряки называли «самотопами». Большинство офицеров, уходивших из Кронштадта на Тихий океан, сознавали обреченность своего похода. Задолго до начала войны Николай Павлович Игнатьев призывал правительство обратить внимание на укрепление наших позиций на Дальнем Востоке, а тихоокеанский флот оснастить новыми современными кораблями. Но его призыв не был услышан правящим кабинетом. Во главе флота стоял генерал-адмирал великий князь Алексей Александрович. Он, как говорится, управлял флотом на большом расстоянии, предпочитая жить не в России, а в любимом им Париже. Расплатой за царскую и великокняжескую «заботу» о процветании русского флота — наследника петровских, ушаковских и нахимовских побед в морских баталиях – стала Цусимская трагедия. Всенародную печаль по её героям, поглощённым морской пучиной, выразил Александр Блок в пронзительном стихотворении, которое в рукописях, подобно весенним птицам, разлетелось по необъятным российским просторам.
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех забывших радость свою.
Так пел её голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у Царских Врат,
Причастный Тайнам, – плакал ребёнок
О том, что никто не придёт назад.
«Здесь мне уже делать нечего. За больными и ранеными я смогу ухаживать и в Петербурге, – пришло Кате неожиданное решение. – Писать родителям о случившемся я не стану. Возьму с собой эту газету, пусть они сами прочтут о подвиге Володи».