По прибытии в Петербург Катя узнала о болезни отца, которого Екатерина Леонидовна перевезла в Круподеринцы, надеясь, что более мягкий климат благоприятно скажется на самочувствии Николая Павловича. К тому же там, в деревенской глуши, было легче пережить невзгоды послевоенного времени.
Катя поспешила к родителям. До Киева железнодорожное сообщение хотя и было с перебоями, но всё же без таких проблем, свидетелем которых она оказалась в Сибири. Поезд прибывал с двухчасовым опозданием. Катю беспокоило, что Мике, которая должна встречать её на вокзале, придётся долго ждать.
Уже вечерело. Последние лучи солнца золотились на куполах Святой Софии и храмах Киево-Печерской лавры, чётко нарисованных на кроваво– красном полотне неба. От Днепра потянуло прохладой. Чем ближе поезд подходил к городу, тем более учащённо билось сердце Кати, сливаясь со стуком вагонных колёс по металлическому мосту.
Увидев сестру, выходящую из вагона, Мика поспешила к ней навстречу. Она не смогла сдержать слёз от переполнявших её чувств. Радость долгожданной встречи вмиг омрачила щемящая сердце жалость. Она никак не ожидала, что прошедшие годы оставят такой суровый след на внешности Кати. Былая красота, яркая привлекательность и поразительная женственность были тронуты увяданием, как блекнут бутоны розы, которым не хватает живительной влаги. Объятия. Поцелуи. Весёлое щебетание. И когда они уже устроились в экипаже, Катя не удержалась от того, чтобы не сделать комплимент Мике:
– Как ты похорошела!... Здешний воздух прямо-таки творит чудеса!... Не то, что в Петербурге...
Наверное, при других обстоятельствах Мика не смогла бы скрыть, сколь приятными были для неё эти слова. Но на сей раз она сквозь слёзы проговорила:
– Если бы ещё не гибель Володи и не болезнь папеньки.
У Кати подступил ком к горлу. Она, молча, достала заранее приготовленную владивостокскую газету, в которой сообщалось о Цусимской битве, и подала её сестре. Мика, вытирая платком слёзы, начала читать статью. Прочла один раз. Другой. Лишь на третий раз содержание написанного дошло до неё.
– Ты правильно сделала, что взяла с собой эту газету, – овладев нахлынувшими на неё чувствами, тихо проговорила она. – Павлик прислал нам из Петербурга газеты и журналы со статьями о Цусиме. Но в этой подробнее рассказывается о битве ... Вероятно, писал её человек, своими глазами видевший всю трагедию...
Наступило долгое молчание.
– Мне Павлик рассказал, что папенька едва пережил гибель Володи и почти совсем потерял зрение, – заговорила Катя. – Как он сейчас?...
– Он очень ждёт тебя... Ему здесь гораздо лучше... Он начал подниматься. Делает небольшие прогулки. И снова диктует мне свои воспоминания, – уже спокойнее проговорила Мика.
– А маменька?...
– Она подаёт нам всем пример душевной и физической стойкости! И откуда берутся у неё силы?! – искренне выразила Мика своё восхищение матерью. Немного подумав, добавила:
– Ты вся в неё!... Прошла через такие испытания!... Тебе там такое пришлось пережить!... – и, движимая порывом чувств, обняла и поцеловала Катю.
– Да!... Не буду кривить душой: нелегко было... – скромно ответила она.
– Я намеренно не прошу тебя рассказывать об этом… Понимаю – ты вновь будешь так или иначе переживать всё, что, слава Богу, уже минуло, – пояснила Мика.
Катя с благодарностью взглянула на сестру. Снова наступило молчание. Мика, хорошо знавшая характер сестры, нисколько не сомневалась: Катя, когда отогреется её душа, сама ей расскажет в мельчайших деталях всё, что ей пришлось пережить.
Внимание Кати привлекли огоньки, уютно мерцавшие в хатах какого-то хутора, мимо которого они проезжали. Напоенный пряными запахами осени воздух и поднимающийся в ложбинах туман будили воспоминания о счастливой поре детства. Невдалеке заскрипел колодезный журавль. Раздались обрывки украинской фразы, сказанной мелодичным женским голосом. Следом послышался смех то ли мужчины, то ли парубка. Ему ответил звонкий лай собаки, который затихал по мере удаления их экипажа от хутора. Ярко светили звёзды, словно россыпи алмазов, разбросанных по небосводу божественной рукой.
Только к полуночи они прибыли в Круподеринцы. Никто не спал. Все ждали их с нетерпением. Николай Павлович был в своём парадном мундире. При орденах. Екатерина Леонидовна — в строгом траурном одеянии. Стол был уставлен различными закусками. Дом Игнатьевых всегда славился хлебосольством. А к встрече «своей дорогой и долгожданной Катеньки» они подготовились с особой тщательностью.
Екатерина Леонидовна сразу заметила перемены, произошедшие во внешности Кати. Но ничем этого не выдала, хотя сердце её кольнуло, словно его пронзила невидимая стрела.
Нечто подобное испытала и Катя, увидев, как сдал и постарел отец. Его плотная фигура как-то обмякла. Мундир сидел на нем мешковато. На голове почти не осталось волос. Знаменитые длинные усы поседели и свисали ниже губ, как у старого запорожского казака. Густая сетка морщин появилась вокруг глаз, а на редких слипшихся ресницах поблескивали бисеринки слёз. Катя бросилась к матери, обняла её и со словами: «Маменька, миленькая, как я рада тебя видеть!» – поцеловала Екатерину Леонидовну.
Графиня прижала её голову к своей груди и ласково прошептала:
– Наконец-то, родная, ты дома...
Затем взяла обе руки дочери в свои и поцеловала их. После этого лёгким движением направила Катю в сторону отца. Николай Павлович, обнимая Катю, пытался улыбаться, а слёзы непроизвольно текли по его щекам. Он нежно гладил голову дочери своими мягкими пальцами, приговаривая:
– Доченька моя, дорогая!... Мы так тебя ждали!... И, слава Богу, дождались!
Он помолчал какое-то мгновение, потом сквозь слёзы тихо проговорил:
– Только вот нашего дорогого Володеньку нам уже никогда не дождаться!...
Эти слова заставили всех прослезиться. В комнате повисла тишина.
Катя достала привезённую газету и прочитала родителям статью, в которой рассказывалось о Цусимской битве.
Когда сели ужинать, Николай Павлович, опираясь руками о кресло, с трудом поднялся со своего обычного места во главе стола, взял бокал с напитком и, справляясь с душившими его рыданиями, произнёс:
– Проклятая война отняла у нас любимого сына, а вашего брата!... Он погиб, как настоящий русский герой!... Царствие ему Небесное!... А в наших сердцах он будет жить всегда! – далее говорить он был не в состоянии. Держась опять за подлокотники, он медленно опустился в кресло.
Вновь наступила тишина. Катя, чтобы сделать отцу приятное, стала рассказывать о посещении Иркутска и своей прогулке по улице, носящей имя Игнатьева. Это оказалось новостью для Екатерины Леонидовны и Мики. Когда же Катя упомянула о том, что на острове Русском во Владивостоке есть мыс, названный в часть Николая Павловича, то это стало неожиданностью и для него самого. По всей видимости, он просто, в силу своего состояния здоровья, забыл о том, кто и в какой период принял такое решение.
Поздний ужин затянулся почти до рассвета. Остро переживавший за всё, что касалось российских интересов, Николай Павлович не удержался от того, чтобы не высказать в присутствии Кати своего крайнего недовольство политикой правительства. Домашним уже хорошо были известны его взгляды. В Кате он ожидал найти нового приверженца своих воззрений. Стоило ей на вопрос Екатерины Леонидовны начать рассказывать о неописуемом хаосе, царившем на железной дороге в Сибири, как Николай Павлович гневно бросил:
– Всё это — следствие той близорукости, которую двадцать четыре года назад проявил его императорское величество Александр III...
Жена и дочери с некоторым недоумением посмотрели на него. Ему показалось, что в их взглядах он прочитал немой вопрос: «А при чём тут Александр III?» Поэтому граф продолжил:
– Если бы он принял тогда мои предложения о Земском соборе и о мерах, которые предусматривали в зародыше покончить с революционной заразой, то его наследнику не пришлось бы сейчас терпеть позор поражения от японцев... И был бы жив великий князь Сергей Александрович... И не было бы необходимости второпях после покушения на великого князя принимать этот манифест...
– Коля, ты только не волнуйся так! – попросила графиня, обеспокоенная тем, что излишняя эмоциональность мужа повредит его здоровью, и без того безнадёжно подорванному.
Но Николая Павловича было уже не унять. Присутствие Кати словно вдохновило его. Ему захотелось, чтобы дочь, своими глазами видевшая позорное поражение русской армии, знала о его усилиях задолго до войны, которые могли бы предотвратить этот позор и спасти тысячи погубленных жизней.
– После посещения Японии и Китая сорок пять лет назад я представил подробную записку царю о том, что необходимо было сделать нам по строительству нового флота, какой тогда уже создавали себе японцы с помощью европейских стран... И по развитию нашего Дальнего Востока с привлечением в те края людей из центра России, наделяя их бесплатно землёй...
Переводя дух, граф продолжил:
– Если бы построили железную дорогу до Тихоокеанского побережья, как предлагалось мною после поездки в Пекин, а также в новой записке в правительство десять лет назад, то не было бы никакой необходимости в пресловутой КВЖД. – Эту аббревиатуру он произнёс с откровенным сарказмом.
Катя с восхищением смотрела на отца. Ей подумалось: «Слава Богу, болезнь совсем не отразилась на его умственной деятельности. Он по-прежнему мыслит масштабно, по – государственному». Ей захотелось поддержать отца. И она взволнованно высказала то, что много раз приходило ей в голову:
– Ты совершенно прав, папенька!... Тогда был бы жив наш Володя и тысячи и тысячи таких, как он!... Ну, почему у нас никак не научатся лечить болезнь, когда она только начинается?!... А ждут всегда до тех пор, пока она не приобретёт необратимый характер?...
Её поддержала и Мика, которая тоже много раз приходила к такому же умозаключению:
– Ты нам писала, Катя, что очень много было несчастных солдат с гангреной. И если они не погибали, то лишались своих рук или ног. А ведь окажи им своевременное лечение, эти люди не становились бы калеками.
И, обращаясь к отцу с матерью, она сказала:
– Когда я ждала на вокзале Катю, то подала милостыню, наверное, не менее десяти калекам.
В отличие от большого города в деревенской глуши было не так заметно, насколько много в стране появилось людей, покалеченных войной.
Лишь беспокойство о самочувствии Николая Павловича заставило всех с первыми петухами отправиться отдыхать.