Катя старалась больше времени проводить с отцом. Ей казалось, что своей заботой она сможет помочь ему легче справиться с болезненными недугами. Повидав на войне много случаев безвременной кончины людей, которым жить бы да жить, Катя отчётливо понимала, что могучий в прошлом организм отца сегодня может не справиться с болезнью. Она переживала те же чувства, которые иногда испытывают дети, начинающие осознавать, когда родители тяжело заболевали или уходили из жизни, что мало уделяли им внимания, мало находили поводов для выражения им своей любви. В прежние годы в глазах Кати отец был подобен несокрушимой скале. Сейчас же, глядя на него, сломленного физическим недугом, она испытывала пронизывающую душу жалость от сознания своего бессилия вернуть ему былое самочувствие.
Проявления её чуткости и внимания к отцу были особенно трогательны. Он это сразу же ощутил и был с ней особенно ласков.
Николаю Павловичу хотелось в подробностях узнать обо всём, что она повидала на войне, находясь в самом её пекле. Сознание того, что его жизнь проходит, породило в Николае Павловиче стремление рассказать в мемуарах о том, что ему удалось сделать для России на государевой службе. С Марией они уже заканчивали рукопись его воспоминаний. В них он на основе сохранившихся у него документальных материалов и своих писем рассказывал о перипетиях дипломатической борьбы по разрешению восточного вопроса. Когда началась война с Японией, он справедливо возмущался: «Как же могли довести дело до кровопролития?!... Почему не использовали до конца возможности дипломатии?... Ведь добейся наши дипломаты взаимного компромисса, сделай своевременно уступку своему партнёру по переговорам — они не потеряли бы своего лица, сохранили достоинство своего государства и, самое главное, спасли бы тысячи и тысячи жизней нашего народа!»
Итоги переговоров между Россией и Японией о заключении мира вызвали у него возмущение. Ему было очевидно, что российская делегация и её глава Витте пошли на неоправданные уступки японцам. Николай Павлович как опытный дипломат понимал, что рано или поздно такое положение вызовет новый конфликт.
После небольшой прогулки вокруг дома Николай Павлович и Катя сидели на увитой плющом скамейке. Он не мог долго гулять: травма левой ноги, полученная в молодые годы, обострилась с его болезнью.
На залитой осенним солнцем полянке копошились муравьи, спеша подготовиться к зимней спячке. Лёгкий ветерок приносил из сада пряный аромат спелых яблок и груш. Золотистые, оранжевые и ярко-красные цветы своим сверкающим великолепием пробуждали в душе человека одно желание — как можно дольше продлить это чудное время, когда природа демонстрирует свою красоту и щедрость.
К закату жизни Николай Павлович стал замечать, с какой быстротой уходят дни за днями. «Вот и лето пролетело», – с тоской думал он. В старости у него стала проявляться тяга к философским обобщениям. Он указал своей тростью на двух голубей, пытающихся расправиться с какой-то крошкой.
– Посмотри, Катя, на этих голубей. Как только один из них завладеет добычей, другой не набрасывается на соперника, а ждёт, когда она выскочит из чужого клюва, и только тогда начинает её клевать.
Катя ещё не поняла, к чему клонит отец. Она, улыбнувшись, с немым вопросом в глазах смотрела на него, ожидая, что он скажет далее. Граф понял это и продолжил:
– Не так у людей... У них нет необходимости драться из-за пищи... Они научились трудом добывать её... Но то и дело набрасываются друг на друга из-за ненасытной алчности. Эта алчность порождает и чудовищные войны, в которых гибнет огромное число людей...
– Но, папа, ведь бывают такие войны, какую вели русские люди против Наполеона.
– Ты права, дочка. Но одно дело, когда сражаются за свободу своего или братского народа. Другое — если ведут войну, чтобы завладеть чужой территорией и подчинить другой народ.
Он нисколько не сомневался, что Катя однозначно его поняла, что под словом «братский» он имел в виду болгарский народ.
– К примеру, – понизив голос, сказал граф, — такие войны, как война с японцами... За какую свободу мы в ней проливали свою кровь?...
Он произнёс это таким тоном, что в его голосе Кате послышалось возмущение.
После гибели сына граф с особой отчётливостью понял бессмысленность этой войны, которая велась за чуждые русскому народу интересы. Поэтому он при каждом удобном случае старался подчеркнуть эту мысль.
– И вообще, когда, наконец, человечество прозреет?... До каких пор распри между народами будут разрешаться с помощью кровопролития?... Разве людям Бог дал разум, чтобы они истребляли друг друга?...
Катя заметила, что отец начал волноваться. Она хотела сменить тему разговора. Но неожиданно для себя самой подлила масло в огонь, сказав:
– Японцы применяли на этой войне снаряды шимозы, которые причиняли нашим военным жуткие ранения.
Эти слова дочери только подстегнули мысль Николая Павловича. Он ещё более оживился. Кате даже показалось, что отец немного помолодел. Память на мгновение перенесла её в те годы, когда он в Константинополе заражал всех своей неутомимой энергией и весёлостью.
– Я хотя и закончил Пажеский корпус и академию Генерального штаба, – рассуждал далее Николай Павлович, – но к концу жизни пришёл к убеждению, что войны, как правило, не решают проблемы человечества... Они ведут только к совершенствованию оружия, жертвами которого становятся всё больше и больше людей... Страшно подумать, к чему это может привести через пятьдесят или сто лет.
– А какой же выход, папенька, ты видишь из этого заколдованного круга? – с надеждой глядя на отца, спросила Катя.
– Выход, доченька, из этого, как ты говоришь, заколдованного круга люди найдут тогда, – с ударением произнес он, – когда они научатся ценить мир как высшее благо для всех народов и всего человечества... И ни при каких обстоятельствах не станут приносить его в жертву во имя каких бы то ни было других интересов.
Граф немного подумал, потом в характерной для него манере, как бы диктуя текст депеши, промолвил:
– И этого можно добиться с помощью разумной и честной дипломатии... Когда дипломаты на переговорах будут искать аргументы не для того, чтобы добиваться большей выгоды у противоположной стороны, а для того, чтобы укрепить взаимное доверие и мирным путём устранить те проблемы, которые мешают нормальному, дружескому взаимодействию народов.
Пока Катя обдумывала сказанное отцом, он, чтобы быть ещё более убедительным, добавил:
– Ты, Катенька, занимаешься самым благородным делом на земле. Ты возвращаешь здоровье людям, а некоторых прямо возвращаешь к жизни... Вот и меня ты почти исцелила... Так и дипломаты разных стран призваны возвращать здоровье отношениям между государствами... А не стремиться к тому, чтобы всеми средствами: правыми и неправыми – обеспечить выгоду только своей стране...
В словах отца Катя впервые услышала косвенное одобрение своей работы сестрой милосердия. Ей было это очень дорого. Может быть, его физические страдания во время болезни навеяли ему такие настроения. А может быть, война с её чудовищными жертвами. Так или иначе, Кате стало ясно, что отец теперь не связывает её уход от светской жизни с неудачной любовью.
Время от времени у неё бывали сомнения, что родители могли думать именно так. Сейчас же она убедилась в том, что отец, а значит, и мать поняли истинные мотивы её поступка, а именно, что ею двигало чувство сострадания к людям, желание помогать страждущим, делиться с ними энергией своего благородного сердца. Подтверждение этому она получила и в ходе своих разговоров с Екатериной Леонидовной и Микой. Конечно, она не могла кривить душой, осознавая, что несчастная любовь подтолкнула её к тому, чтобы стать сестрой милосердия. Но разве это как-то принижает значимость того, что она делает? Тем более что вкладывает в свои действия всю искренность своей души, всю щедрость своего сердца.