В больницах и госпиталях Болгарии, а также во всех иностранных медицинских миссиях уже не хватало мест для раненых и больных, поступающих с фронта. За полтора месяца боёв подразделения болгарской армии на ряде участков добились значительных успехов. Серьёзные поражения турецкой армии нанесли также армии союзников. Болгарская армия сумела оттеснить турок к Чаталджанским оборонительным позициям в тридцати километрах от Стамбула.
Сокровенная мечта Фердинанда «о порфироносной Византии» туманила его сознание. Из главного штаба южного фронта, где он в тот момент находился, в Софию полетело срочное повеление царя прислать ему костюм византийского императора, в котором ранее его нарисовал знаменитый художник Мырквичка, а также парадные мундиры царской гвардейской роты и официальный экипаж с шестью белыми рысаками. Своим ближайшим адъютантам он признался: «Я сейчас чувствую себя так же, как царь Симеон под стенами Царьграда». Лицо его величества сияло, словно освещённое неуёмным внутренним огнём. События развивались с молниеносной быстротой. 29 октября царю доложили о поступившей телеграмме от великого визиря Кямил-паши. В ней говорилось: «Желая прекратить ужасы войны, просим ваше величество быть посредником в переговорах с вашими союзниками и приказать вашему главному командованию вашей армии подписать перемирие и предварительные условия о мире». Эта телеграмма убедила царя, что война им уже выиграна. Через два дня Фердинанд телеграфировал своим генералам: «От имени пятисоттысячной победоносной армии я запретил правительству вести переговоры. Мир продиктуем в Царь -граде».
Не видя перспектив одолеть противников, Порта 3 ноября обратилась, как она делала всегда при подобных затруднениях, к западным державам, а также к России с просьбой оказать содействие при посредничестве в заключении перемирия с государствами Балканского союза. Однако война продолжалась. И как напомнила Катя своей подруге: фортуна — дама капризная, а её характер — переменчив, 4 ноября командование болгарской армии в надежде окончательно сломить сопротивление турок и с ходу овладеть турецкой столицей бросило основные силы на мощные укрепления Чаталджи.
Но атака захлебнулась.
Уже на следующий день Фердинанд получает телеграмму командующего армией Радко Димитриева, который сообщал, что в результате последних боёв численный состав войск уменьшился наполовину. Без преувеличения можно констатировать, писал он, что боевой дух солдат сломлен. Под предлогом действительной или мнимой болезни они покидают позиции. В дополнение к первой телеграмме командующий направляет вторую с предложением сделать всё возможное для заключения перемирия, поскольку положение он считает безнадёжным.
Гибнуть в военном урагане или в холерном пожаре за вожделенные порфироносные мечты Фердинанда солдатам не хотелось. В этом они ни за что не признались бы даже своим лучшим приятелям. Но оставаясь наедине ранеными на поле боя или чувствуя зловещее дыхание смерти среди тишины и мрака рядом с не похороненными холерными трупами, они уже не думали о неприятеле и не испытывали к нему ненависти. Одна мысль мучила их: за какие грехи и провинности им уготована такая кара, ведь за свою короткую жизнь ими не были совершены никакие преступления. Из последних сил, моля Бога и поминая всех святых, они пытались вырваться из этого кромешного ада. Ползком или едва ковыляя, они кое-как добирались до повозок с такими же, как они, изувеченными и измождёнными, чтобы санитары могли увезти их в медсанчасть или госпиталь. И если им, отупевшим от боли и страданий, удавалось на время ускользнуть от смерти, которая свирепствовала повсюду, и они оказывались на больничной койке, то лица их расплывались в блаженной улыбке, глаза начинали мечтательно светиться и они засыпали сном праведников.