Известие о начале войны вызвало у Кати грустные воспоминания. Её память выхватывала отдельные эпизоды хмурого холодного утра под Мукденом: мрачные лица измученных пожилых солдат и жалких своей беспомощностью молодых ребят, изувеченных тяжёлыми ранениями и ставших жертвами бестолковости своих командиров. Она будто слышала их простуженные голоса и проклятья, изрекаемые то ли в адрес «коварных япошек», то ли по поводу «предателей-генштабистов», отдававших несуразные команды.
На творившееся в городе всеобщее возбуждение она смотрела с тягостным чувством сожаления, ибо по своему опыту знала, что это возбуждение людей скоро пройдёт, а страна погрузится в очередное грозное испытание, неминуемо связанное с гибелью множества здоровых и сильных людей и ещё большего числа раненых и искалеченных.
Верная своему чувству долга, она в числе первых подала прошение настоятельнице Свято-Троицкой общины направить её сестрой милосердия в действующую армию.
После посещения Николаем II с семьёй 16 августа Марфо-Мариинской обители в Москве, которую основала великая княгиня Елизавета Фёдоровна и куда начали поступать первые раненые, царица провела совещание с участием вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны, великих княгинь и ряда сановных дам. На совещании было принято решение сформировать несколько военно-полевых госпиталей и в ближайшее время направить их на фронт. Под лазареты были отданы помещения дворцов в Царском Селе, Петергофе, Павловске и других местах. Многие лазареты создавались на личные средства царицы и великих княгинь.