Американские идеалы

Многие идеалы американского общества,  пришли из Европы, вместе с переселенцами  и  уходят корнями в историю страны, хотя  американская цивилизация на  целые столетия моложе нашей. У нас главенствует  коллективизм, у американцев - индивидуализм, стремление полагаться на свои силы.  Конституция США  провозглашает свободу, равенство и демократию.

Это классическое определение демократии. Есть много других. Бенджамин Франклин (1706-1790) – американский общественный деятель, политик, дипломат, писатель, изобретатель, который внес большой вклад в обретение независимости от Англии. Он оказался единственным среди отцов-основателей США,  кто поставил свою подпись под всеми тремя документами, лежащими в основе создания государства. Кстати, Франклин стал первым американцем, который стал иностранным членом Российской академии наук. Так вот, Бенджамин Франклин  видел демократию так: «Демократия— это когда два волка и ягненок голосуют насчет обеденного меню. Свобода—это когда хорошо вооружённый ягненок оспаривает результат такого голосования».(См. http: // maxpark. com/static/u/article_image/16/06/07/tmpuEIiZ3.jpeg).

Именно этой формулировкой пользовались и пользуются доныне руководители США,  бряцая оружием, утверждая однополярный мир, ссылаясь на некие  универсальные стандарты демократии, коих, как таковых нет.

Конституция США гласит, что каждый свободен, имеет равные права и может участвовать в управлении государством. Но попробуйте, к примеру, стать президентом. Выборы в США не прямые, а через всевозможные сита, коллегии выборщиков и уже через пару сит  вашим голосом  пользуются другие, при этом о вашем намерении выбрать  того-то, они не знают, у выборщиков свои намерения.

      На президентских выборах  80% американцев обычно говорят, что их первоочередным мотивом являются ценности, за которые они голосуют. Какие  это ценности? У каждого они свои. Политолог Пол Куртц попытался создать обобщённый кодекс. На чём основывался, не сообщает. (См. http://900igr.net/up/datas/140178/011.jpg)

      Мнение Куртца не истина в последней инстанции. Большинство  американцев затрудняется дать четкое определение того, в чем именно заключаются те ценности, по которым они живут. Многие просто никогда не задумывались над этим, считает Л. Роберт Колс, исполнительный директор Вашингтонского международного центра (См. http://pandia.ru/text/78/573/87249.php). Но даже если и задумались бы, в конце концов, вероятно, откажутся отвечать на этот вопрос прямым перечислением таких ценностей. И причиной этого отказа будет убежденность, которая сама по себе тоже является сугубо американской ценностью – вера в то, что каждый человек настолько уникален, что никакой единый перечень ценностей не может быть применим ко всем без исключения или даже к абсолютному большинству сограждан. И хотя американцы, возможно, считают себя более необычными и непредсказуемыми, чем они есть на самом деле, важно все же, что именно так они о себе и думают. Так, американцы полагают, что семья, церковь и школа оказали на них лишь незначительное влияние. Каждый из них уверен, что он «сам выбрал ценности, с которыми собирается прожить свою собственную жизнь».

     Составной частью американского мировоззрения стала пуританская доктрина о призвании, в которой в качестве средства служения Богу рассматривались трудолюбие, возвышалось значение практического успеха в жизни, поощрялся мирской аскетизм. Такой взгляд на доктрину содействовал формированию индивидуализма,  бережливости, упорного труда и т.д.

      Несмотря на такую самооценку, сотрудники Вашингтонского международного центра,  более тридцати лет изучавшие  жизненные приоритеты своих сограждан, определили 13  ценностей, которые могут казаться странными, непонятными или невероятными, когда иностранец смотрит на них с позиций своего общества и своих ценностей.

    Итак, ценность первая: власть над обстоятельствами. Американцы  не верят во власть СУДЬБЫ, считая тех, кто продолжает это делать, отсталыми, примитивными или безнадежно наивными. В США считается нормальным и правильным, когда человек управляет природой, а не наоборот. В частности, американцы полагают, что каждый отдельный человек должен иметь возможность контролировать в окружающей его среде все, что потенциально могло бы повлиять на него. Принято считать, что имеющиеся у человека проблемы связаны не с невезением, а с личным нежеланием устроить свою жизнь лучше. Кроме того, считается нормальным, что каждый должен прежде и более всего считаться с собственными интересами. Американцам кажется, что они призваны, даже вынуждены делать то, что 7/8 жителей этой планеты признали бы совершенно невозможным.

2. Перемены. По мнению американцев, перемены – это, безусловно, хорошо. Изменения всегда связаны с развитием, усовершенствованием, прогрессом и ростом.

3. Время и управление им. Для любого жителя США время – ценность предельной важности. Следовать собственному расписанию для американца означает все подробно спланировать, а затем в точности выполнить свой план. Зарубежный посетитель скоро узнает, что в Соединенных Штатах считается очень невежливым опоздать на встречу – даже на 10 минут – против назначенного времени. (Всякий раз, когда прибыть вовремя абсолютно невозможно, вы должны позвонить и предупредить, что вас задержали непредвиденные обстоятельства, и вы будете на полчаса – или насколько? – позже.)  Американские пословицы подчеркивают важность времени и мудрого его использования, постановки целей и твердого следования им, даже такого распределения времени и энергии, чтобы плодами своего труда насладиться позднее. (Эта последняя идея называется «отсроченное вознаграждение».)

4. Равенство и равноправие. Равенство для американцев – одна из их наиболее важных ценностей. Большинство  полагает, что Богу все равно, какой у людей интеллект, физическое состояние или экономический статус. В светских терминах эта вера превратилась в утверждение, что все люди имеют равную возможность преуспеть в жизни. Американцы  не чувствуют необходимости проявлять какую-то особую почтительность к тем, кто стоит выше них в общественной иерархии, и, наоборот, часто обращаются с людьми более низкого положения так, как будто это важные персоны.

5. Индивидуализм и неприкосновенность частной жизни. Они все в себе, не любят, чтобы их считали представителями каких-то однородных групп, независимо от того, что это за группы. Они могут, конечно, вступать – и действительно вступают – во множество групп, но при этом все-таки считают себя чуть-чуть другими, чуть более уникальными, чуть более особенными, чем другие члены той же самой группы. И они покидают эти группы так же легко, как вступали в них. Неприкосновенность частной жизни считается не только сугубо положительным, но и абсолютно необходимым, желательным и безусловно приятным условием жизни.

 6. Концепция «Помоги себе сам». "Человек, сам себя сделавший" (self-made man) по-прежнему является идеалом в Америке. Они, к примеру, не переживают, что родились в бедной семье. Гордятся же тем, что благодаря собственным усилиям и трудолюбию вскарабкались по трудной лестнице успеха до какого угодно уровня, что они достигли всего сами.

7. Конкуренция и свободное предпринимательство. Американцы полагают, что конкуренция обнаруживает лучшее в человеке, утверждают, что она бросает человеку вызов, вынуждает каждого сделать все, что в его силах. Высоко ценя конкуренцию, изобрели основанную на ней экономическую систему свободного предпринимательства. Совершенно уверены, что экономика, которая поощряет конкуренцию, обнаруживает лучшее в людях, а обществу, поддерживающему конкуренцию, обеспечен быстрый прогресс.

8. Ориентация на будущее. Каким бы счастливым не было настоящее, оно часто проходит незамеченным – американцы привыкли надеяться, что будущее принесет им еще большее счастье. Поэтому почти все силы направлены на осуществление этого будущего. Настоящее в лучшем случае служит лишь преддверием более поздних и более значительных событий, которые постепенно приведут к чему-то еще более значительному. Поскольку американцев научили (ценность № 1) верить, что Человек, а не Судьба, может и должен управлять обстоятельствами, они умеют прекрасно планировать и осуществлять краткосрочные проекты.

9. Ориентация на действие—работу. Американцы считают любое действие – лучше бездействия. Любой отдых должен быть ограничен по времени, запланирован, предназначен лишь "освежить" их способность работать более упорно и продуктивно после того, как закончится передышка. Полагают, что досугу должна отводиться относительно малая часть жизни, терять время попусту, сидеть без дела или спать на ходу – грешно.

10. Непринужденность. Начальники в Америке часто просят своих служащих обращаться к ним по имени и даже испытывают неловкость, когда им говорят "господин" или "госпожа". Одежда – ее простота, еще одна область, где американская непринужденность особенно заметна, иногда она просто шокирует. Непринужденность видна и в приветствиях американцев. На смену формальному "Как поживаете?" по большей части пришло неофициальное "Привет!". Так обращаются и к начальству, и к близким друзьям.

11. Прямота, открытость. Американцы предпочитают прямой подход к делу. Обычно говорят неприятную правду прямо в глаза.

12. Практичность и эффективность. При обсуждении любого важного решения в Соединенных Штатах приоритет, как правило, отдается практическим соображениям. Это принесет деньги? Это будет окупаться? Что я смогу извлечь из этой деятельности? Именно этими вопросами американцы обычно задаются в своих повседневных делах, а не вопросами типа: Насколько это эстетично? Будет ли это приятно? Продвинет ли это познание?

    13. Материализм и потребление. Американцам нравится думать, что принадлежащие им материальные объекты являются естественным преимуществом, которое дается тяжелым трудом и целеустремленностью. Это награда, считают они, которую могли бы получить и все остальные, будь они столь же трудолюбивы и целеустремленны, как сами американцы, гораздо больше ценят вещи и их приобретение, чем человеческие контакты и их развитие.

        Идеалы американцев находятся в развитии, как и само общество,  считает  политолог Пол Гобл, бывший советник Бюро зарубежного вещания США и специальный советник государственного департамента США по СССР, ныне  профессор Тартусского университета (Эстония) и колумнист онлайнового аналитического обозрения Института мировой политики «Окно в Евразию». А любой опрос общественного мнения – это лишь «моментальный снимок» того, что люди думают сегодня. Завтра их мнения могут измениться. (См. https://www.golos-ameriki.ru/a/a-33-2005-07-09-voa8/632983.html ).

   Небезынтересно мнение другого известного  американского ученого- профессора университета Род-Айленда Николай Петро, опубликовавшего в издании The National Interest статью, в которой описывает разницу в нравственном и духовном мировоззрении Запада и России и признает, что США, во главе «цивилизованного мира», уступает в морально-нравственном плане российской ментальности.(См.http://gosnovosti.com/2015/09/ni).

        Очевидно, что нравственная модель общества потребления, пропагандируемая США, ставит во главу угла элементарные инстинкты первобытного эгоизма, а духовность российской морали способна создать новый мировой порядок, основанный на высоконравственных потребностях человечества. В этом заключаются корни противостояния России и Запада, считает Николай Петро.

     Профессор утверждает, что система нравственных координат России, особенно в ее применении к современной внешней политике, существенно отличается от западной. Послушаем Н.Петро:

    «В постсоветской России нет направляющей идеологии, но  утверждается, что определенные ценности, принятые  в качестве общих принципов поведения, ближе по духу международному порядку, чем остальные. России хочется, чтобы такие принципы поведения нашли большее признание. Но соглашаясь с тем, что культурное развитие каждой нации уникально, она решительно противостоит попыткам насаждения какого-то одного набора нравственных ценностей за пределами своих границ. По ее мнению, мировое сообщество может на законных основаниях взывать к транснациональным этическим нормам только тогда, когда на это дает санкцию Организация Объединенных Наций. Это высокая планка, однако, как заявляет Россия, она была поднята на такую высоту специально, дабы не допустить злоупотреблений.

     Конкретные ценности, которые Россия считает наиболее подходящими для международного порядка, являются общими для четырех ее традиционных религий— иудаизма, христианства, ислама и буддизма. Их комфортное взаимодействие друг с другом и с государством, утверждает Россия, указывает на то, что религия необязательно должна быть источником конфликтов в современном мире. Более того, российские представители часто отмечают, что западные страны могут многое перенять у России.

    Эта концепция нравственных ценностей приводит к трениям с Западом по четырем направлениям.

    Первое это характер международного порядка. С тех пор, как права человека и демократия в 1970-е годы в явной форме стали целями внешней политики США, западные политические лидеры заявляют, что в лучшем из всех возможных миров внешняя политика является отражением внутренней политики. Построенная на этой посылке теория (теория демократического мира) в своей самой популярной форме гласит, что демократии не воюют друг с другом. Поэтому отстаивающие демократию государства продвигают желательный в нравственном плане миропорядок, а возражающие против таких усилий государства считаются безнравственными.

    Поскольку Запад озабочен проблемами демократии и прав человека больше, чем международные институты, Соединенные Штаты и их союзники изыскивают пути обхода таких институтов, утверждая, что западные ценности пусть не де-юре, но де-факто являются общемировым стандартом. Поэтому, когда несколько западных стран действуют заодно, им не нужен формальный мандат ООН. Такая точка зрения вызывает существенные трения между Россией и Западом.

      Третий источник напряженности связан с ослаблением роли традиционных религий как арбитров нравственности на Западе. Кое-кому на Западе кажется, что мировое сообщество сегодня должно искать некую альтернативную нормативную концепцию. Согласно этой точке зрения, поскольку такие ценности как индивидуализм, антиклерикализм и модернизация привели к подъему Запада, они являются соответствующим эталоном для всего человечества.

     И, наконец, Русская православная церковь сегодня тесно взаимодействует с государством. Она часто оказывает интеллектуальную и моральную поддержку государственной политике — не потому что вынуждена, а потому что хочет это делать. Церковь, безусловно, придерживается той нравственной концепции, которая находится на вооружении российской внешней политики. Она продвигает эту концепцию, так как убеждена, что создание благоприятного международного порядка поможет ей в выполнении триединой миссии спасения: это спасение человеческих душ, спасение всех национальных христианских культур и спасение всего человечества. Нет нужды говорить о том, что это столь же далеко от доктрины отделения церкви от государства, как Восток далек от Запада.

     Теперь нравственные контуры сегодняшнего конфликта между Востоком и Западом должны быть очевидны. Россия выступает против утверждения единого набора культурных ценностей в качестве стандарта международного поведения. Многие на Западе в ответ заявляют, что западные ценности это не какой-то одиночный культурный стандарт, а стандарт фактически универсальный. Россия называет это односторонним подходом и ратует за создание многополярного мирового порядка, основанного на многообразии культур (плюрикультурализм) как оптимальной альтернативы.

     Сторонники многообразия культур заявляют, что в разнообразии стран и народов имеется изначальная ценность (Владимир Путин называет ее «богоданной»). Это существенно отличается от мультикультурализма, который ценит разнообразие внутри стран. Для России разнообразие внутри стран менее ценно, чем разнообразие между ними. В отличие от него, западные государства больше ценят разнообразие внутри наций (права индивидуума), а между нациями они стремятся подчинить национальные культурные различия стандартам, таким как права человека, которые отражают современные ценности Запада.

     Потенциал для возникновения международного конфликта очевиден, но он вряд ли неизбежен. Во-первых, если мы посмотрим на эти дебаты в историческом и религиозном контексте, то увидим, что у них на Западе есть глубокие корни. Так, российский плюрикультурализм, утверждающий, что национальные культурные различия накладывают определенные нравственные ограничения на проведение внешней политики, у нас в стране называли «американской исключительностью». На нее часто ссылались как на причину того, почему Америка НЕ проявляет активности за границей «в поисках монстров, которых надо уничтожить», как говорил Джон Куинси Адамс (John Quincy Adams). А теперь сопоставьте это с  заявлением президента Обамы в Вест-Пойнте, где он сказал: «Америка всегда будет лидировать на международной арене. Если не мы, то никто». В его утверждении само собой разумеется, что подчинение всех наций американскому руководству есть моральное благо.

     Понять, как со временем менялась система наших нравственных ценностей, мы можем из того заявления, которое сделал Адамс. Его беспокоило то, что если Америка «станет мировым диктатором, она больше не сможет управлять собственным духовным началом». Сегодня эту обеспокоенность высказывает даже не американец. Ее высказывает Владимир Путин.

      Кроме того, система нравственных ценностей православной церкви не является «анти-модернистской» или «анти-либеральной», как может показаться на первый взгляд. В работах высокопоставленного российского духовенства на эту тему есть множество нюансов. Они заявляют, что просвещение и либерализм были ценными и прогрессивными общественными идеями в свое время; но когда Запад отказался от системы нравственных ценностей, которую представляла церковь, они деформировались и стали безобразными и чудовищными.

      Что целиком и полностью отвергает православная церковь, так это отделение церкви от государства. А поскольку современные западные общества считают, что доктрина отделения церкви от государства, а также современность и либерализм создают жизненно важное западное триединство ценностей, Русская православная церковь активно борется с такой позицией.

      Безусловно, это конфликт мировоззрений, и политические последствия от такого конфликта неизбежны. Вполне понятно, что в светском дискурсе Русскую православную церковь часто считают политической силой, какой она определенно является. Она также является экономической силой, правовой силой, культурной силой и образовательно-воспитательной силой. То есть, церковь активна буквально во всех сферах жизни общества. Но мы должны задуматься о другом: как наилучшим образом не дать этому конфликту идеалов перерасти в открытую вражду. Один из способов ослабить политические последствия от столкновения религиозных взглядов и представлений — это признать, как мало такая светская активность значит для православной церкви.

       Мы никогда не должны терять из виду то обстоятельство, что церковь прежде всего видит в себе сверхъестественную силу, проявление Святого Духа в истории. Ну, какое значение могут иметь политические баталии, когда идет борьба за душу каждого человека и за душу всего человечества? Для церкви значение имеет только такая борьба. Это причина ее существования, и исход такой борьбы ни в коей мере не будет определяться политикой.

       Более того, в этой всеопределяющей борьбе церковь обладает почти непреодолимым преимуществом над всеми прочими политическими игроками, над правительствами и даже над нациями. Временные рамки ее успеха это бесконечность. Победить ее в бесконечности — это ужасно трудно.

     Но насколько успешно может действовать Россия, пропагандируя свою систему нравственных ценностей? Насколько эти ценности привлекательны? Ответ зависит от того, о каком регионе мира мы ведем речь.

     Если думать о «мягкой силе» как о средстве, которое использует религиозную и/или культурную близость для достижения внешнеполитических целей, то нет ничего удивительного в том, что большинство российских соседей до сих пор реагируют на нее весьма положительно и отзывчиво. Иногда, как это было на Украине и в Грузии, такая взаимозависимость проявляется по принципу «от любви до ненависти один шаг», благодаря чему Россия остается в центре общественного внимания, хотя национальные элиты отчаянно пытаются освободить свои страны от российского культурного влияния.

     Таким образом, культура и религия остаются важными инструментами России в ее усилиях по созданию Евразийского союза и по противодействию его альтернативам — ведь гораздо проще создавать привлекательные в политическом и экономическом плане варианты действий на общей культурной основе, нежели пытаться делать все наоборот.

    Но реальным испытанием для российской мягкой силы могут стать ее попытки формировать предпочтения в тех районах земного шара, которые находятся за пределами ее культурного влияния. Чтобы расширить зону своего охвата, Россия подает два простых сигнала, которые способны найти мощный отклик во многих не западных странах.

    Первый сигнал заключается в том, что это совершенно правильно, когда не западные страны остаются верны себе. Чтобы добиться успеха в этом мире, вовсе не обязательно шагать в ногу с западной моделью развития. Усиление БРИКС, утверждает Россия, доказало, что разные подходы к развитию могут вполне успешно конкурировать с «вашингтонским консенсусом», а местные традиции дают богатый запас социальных ресурсов, которые можно использовать для повышения своей конкурентоспособности в мире. Второй сигнал о том, что надо бросить вызов преобладающим на Западе представлениям о преимуществах потребительского общества. Во многих не западных странах потребительство винят не только в том, что оно напрямую ведет к кризису духовности, но и в возникновении ресурсных, демографических и экологических кризисов. Общий ответ на это — стремление к устойчивому, учитывающему будущие потребности автохтонному духовному развитию, на базе которого можно построить устойчивое, учитывающее будущие потребности автохтонное экономическое развитие.

     Профессор Джонатан Хайдт (Jonathan Haidt) в книге The Righteous Mind («Праведный ум»), отмечает огромную разницу в ценностях между «Западными, Образованными, Промышленно Развитыми, Богатыми и Демократическими» странами, и теми нациями, которые отдают предпочтение «морали общины» или «божественной этике». Говоря о последних, Хайдт пишет: «Личная свобода светских западных стран, включая ничем не ограниченную свободу выражения, выглядит как распущенность, гедонизм и восхваление примитивных инстинктов человека».

    Такое единодушие по поводу этих весьма аморфных ценностей превращается в хорошо различимую глобальную повестку по созданию нового мирового порядка. Вызвано это усиливающимся ощущением того, что у Запада, который все еще господствует в плане власти, силы, богатства и ресурсов, отсутствует тот культурный и духовный потенциал, который помогает преодолевать многочисленные глобальные кризисы. Традиционные религии тоже обычно поддерживают идею о том, что у человечества есть предел возможностей по преобразованию самого себя и окружающей среды, и что утверждения об обратном, с которыми выступают Западные, Образованные, Промышленно Развитые, Богатые и Демократические страны, это опасное высокомерие.

    Большинство западных аналитиков не понимает, как такое может привести к слиянию интересов столь разных стран как Бразилия, Россия, Индия, Китай и Южная Африка. Пожалуй, здесь следует исходить из других позиций: мягкая сила БРИКС это выражение не какого-то одного набора национальных ценностей, а общих ценностей, которые, как считают данные государства, должны лечь в основу нового международного порядка.

     Российская система нравственных ценностей в полной мере соответствует такой повестке, увеличивая воздействие ее мягкой силы. Россия сегодня считает, что может рассчитывать на ряд ключевых государств, которые поддержат ее перед лицом агрессивной западной враждебности, так как ее усилия выгодны не только ей самой, но и косвенно всем странам, вместе с ней стремящимся к новому международному порядку, заключает Николай Петро. (Оригинал публикации: Russia’s Moral Framework and Why It Matters).

    С большинством суждений  профессора Петро нельзя не согласиться.

      Американские ученые, пытаясь навязать свои ценности другим  странам и народам, доказывают, что процесс переоценки ценностей диктует время и этого нельзя избежать.   Послушаем профессора Мичиганского университета и руководителя Лаборатории сравнительных социальных исследований НИУ ВШЭ Рональда Инглхарта:

   « Ценности — это базовый фундамент мотивации, и люди принимают их по умолчанию. Мы даже не осознаем их мощного влияния, принимая как нечто само собой разумеющееся, а они формируют нашу стратегию жизни, поведение и мировоззрение. Ценности создают нормы работы, заработка, трат, следования правилам и определяют поведение человека. Ученые исследуют их потому, что они постоянно претерпевают большие изменения.

       Я провел 45 лет за сбором данных из 80 стран. Ценности в них меняются достаточно когерентно — можно увидеть траектории изменения человеческой мотивации, политических пристрастий, правил воспитания детей и множества других видов норм.

       В последнее время, после Второй мировой войны, мир начал резко изменяться. Существенная доля населения планеты стала воспринимать приемлемый уровень жизни как нечто само собой разумеющееся. Доход на душу населения вырос в три, четыре, пять, двадцать раз, появились страны с высоким благосостоянием и уровнем безопасности. После войны вопрос выживания стал менее актуальным, хотя еще в начале века он остро стоял даже в Америке.

       Голод до сих пор представляет большую проблему, но в развитых и развивающихся государствах его нет, тогда как ранее, на протяжении тысяч лет, он постоянно угрожал людям. Экономический рост в те времена составлял десятые доли процента. Конечно, изобретение плуга подтолкнуло развитие общества, но для начала эпохи прогресса потребовался не один век.

      Я начал проводить свои исследования в 1970-х годах и за полвека собрал данные, иллюстрирующие резкую трансформацию мира. На их основе мне удалось создать теорию эволюционной модернизации, согласно которой поначалу для людей стояли на первом месте потребности, необходимые исключительно для выживания: еда, воздух и вода. Маркс прав, когда говорит, что экономика определяет историю и культуру. Веками население сталкивалось с постоянным голодом, убийствами, войнами, болезнями, но в XX веке нормы, имевшие значение на протяжении столетий, очень сильно изменились. Например, сильно поменялась роль женщины в обществе и гендерные роли вообще.

.      Раньше женщины почти не получали высшее образование (хотя были, конечно, считанные единицы, решавшиеся на такой смелый поступок), теперь же в Соединенных Штатах большинство женщин имеют ту или иную ученую степень. Недавно Верховный суд США утвердил конституционное право гражданина вступать в брак с человеком того же пола, и 60 процентов населения страны одобрили это решение. Современная молодежь более толерантна к гомосексуалистам, и когда сегодняшние 20-летние вырастут, их ценности станут доминирующими. Подумайте только, Нидерланды легализовали однополые браки 15 лет назад, и люди говорили: «Смотрите, сумасшедшие голландцы!» Так говорили даже американцы.

       Правовые нормы меняются, и такие перемены неминуемы и в России, но они требуют времени. Нужно понимать, что между толерантным отношением к гомосексуалистам и демократией существует прямая связь, хотя здесь необходимо принимать во внимание текущую ситуацию в политической и экономической сферах страны. Нельзя назвать точную дату, когда эти изменения произойдут, но возьмем хотя бы Японию, где гендерная культура не благоприятствовала участию женщин в активной деятельности, а теперь все обстоит иначе.

      Существовали периоды, когда человечеству угрожало вымирание, и жизнь нашего вида была под угрозой — вспомним, что все другие виды рода Homo, кроме Homo sapiens, исчезли с лица Земли. Сегодня ситуация изменилась коренным образом, человеческая популяция неуклонно растет. Научная и промышленная революция преобразила мир, возросла продолжительность жизни, и она сама стала гораздо более безопасной.

       Наряду с обозначенными тенденциями произошли изменения культурных норм, способствующих выживанию. Когда продолжительность жизни мала, социум диктует женщинам рожать как можно чаще — поэтому в традиционных обществах высокая рождаемость. Раньше в семье было шесть-восемь детей, из которых выживали далеко не все, при этом половой акт, не направленный на рождение детей, не поощрялся — во всех традиционных религиях существовали довольно строгие запреты относительно сексуального поведения.

       Для таких обществ были характерны солидарность внутри своей группы и сильный уровень ксенофобии. Такое поведение было оправдано в ситуации, когда племени принадлежало немного земли, которую могло захватить другое племя, и у людей сформировались инстинктивные реакции, поощрявшие борьбу не на жизнь, а на смерть с чужаками и врагами. Теперь мы все чаще рассматриваем человечество как единую общность. В более безопасном мире ксенофобия перестает быть доминирующей ценностью.

      Раньше, если люди переставали следовать традиционным нормам, это расценивалось как предательство своего племени и своего бога, но в современном безопасном мире мы стали более гибко относиться к этим положениям. Сегодня большая часть человечества воспринимает жизнь как данность, и это влияет на их социальное и гендерное поведение.    Демократическая модель управления начинает превалировать в обществах. Безопасность существования напрямую влияет на снижение уровня ксенофобии, в безопасном социуме люди уделяют больше внимания самовыражению и свободе слова.

      Век назад существовали лишь пять стран, форму правления которых можно было назвать хотя бы условно демократичной, ведь даже в США женщины не могли голосовать. К концу XX века на планете было уже около 60 демократических государств со свободными выборами правительства и президента.

       У нас есть большой объем данных по краткосрочным общественным явлениям за 1970-2008 годы, согласно которым в моменты экономического спада весь социум был склонен занимать более материалистическую позицию. Несмотря на это, в целом долгосрочные изменения закрепились, и послевоенное поколение, взрослея, так и не стало материалистами. По мере того, как нынешняя молодежь начнет сменять старшее поколение, ценности будут меняться достаточно предсказуемо.

     В бывших коммунистических странах Евросоюза тоже осуществляется переход от материализма к постматериализму, еще больше этот переход заметен в Латинской Америке. В Мексике разрешили однополые браки раньше, чем в США.

     Этот  процесс идет по всему миру. В Китае, как и следовало ожидать, очень мало посматериалистов, ведь еще в 1960 году несколько десятков миллионов китайцев умирали от голода. Но даже там постматериализм неминуемо начнет превалировать по двум причинам: население постепенно захочет свободы выражения и свободных выборов, а, с другой стороны, лидеры будут выходцами из либерального сообщества. В России старая элита тоже постепенно потеряла власть, когда Ельцин храбро встал на танк.

       Переход от материалистических к постматериалистическим ценностям — только один компонент более широкого культурного изменения, трансформирующего мир. Эта трансформация состоит из целого набора новых ценностей. Мировые религии говорят, что женщины должны быть женами, матерями, рожать шесть-восемь детей и ограничивать свою роль в жизни этим, но безопасные общества переходят от норм максимальной фертильности к нормам индивидуального выбора. В обществах с большим уровнем дохода более сильны либеральные нормы. В последние 50 лет мир стал богаче — даже Африка сейчас богатеет, и на эти перемены влияют технологии, распространяющиеся по всему миру и поддерживающие экономический рост.

      Многие страны либерализировались. Повысился уровень толерантности к разводам, абортам и гомосексуализму — люди стали проявлять терпимость к индивидуальному выбору. Конечно, есть государства, где 99 процентов респондентов считают гомосексуализм недопустимым явлениям, и в некоторых из них до сих пор за это предусмотрена смертная казнь, но в других странах ценности меняются и толерантность растет.

       Изменение ценностей влечет за собой изменения в обществе, изменение культуры приводят к институциональным изменениям. Американское общество решило, что теперь однополые браки возможны, а суд прислушался к общественному мнению и принял исторически обоснованное решение.

     Существует сильная корреляция между ценностями индивидуального выбора и нежеланием погибать за свою страну. В аграрных обществах, где земля представляет собой единственный источник богатства, приходилось захватывать земли соседей просто для того, чтобы выжить. После промышленной революции завоевание земель перестало быть основным источником обогащения.

     В этом смысле крайне интересен пример Второй мировой войны — и Германией, и Японией руководили лидеры, считавшие, что если захватить чужие страны, то можно сделать богатой свою страну. Но послевоенный период долгого мира показал, что и Япония, и Германия смогли стать значительно богаче без новых земель. Если ваша цель заключается в повышении благосостояния, вам больше не нужно воевать, гораздо эффективнее повышать его за счет внутреннего развития. Поэтому Вторая мировая война не была рациональной, и Гитлер просто опирался на устаревшие постулаты.

      Люди все меньше хотят воевать за свою страну, но этот процесс происходит не автоматически, а только когда они чувствуют себя в безопасности. Уменьшаются социальные группы, выступающие за гендерное неравенство и патриархат. Мир становится все более безопасным» (См. С. Наранович.Лента ру.)

  А вот с точкой зрения Инглхарта никак нельзя согласиться. Особенно с его позицией по однополым браком. Если человечество пойдет по этому пути, то рано или поздно люди вымрут. Впрочем, американцы давно ратуют о  сокращении на земле людей, о золотом миллиарде. И не только говорят об этом, но и предпринимают конкретные шаги. Теже однополые браки один из шагов.