Необходимо обладать изрядным воображением, чтобы называть эту скалу в озере Трувор островом. Я обезопасил себя со стороны насмешников, дав скале имя… Остров. Да, теперь Остров – собственное имя моей скалы. Она была голой, когда я высадился на неё. Лишь в низине, вдоль ручейка, питаемого ключами, наготу камня прикрывал мелколистный кустарник и мягкая травка. Да по урезу озёрной воды что-то ослизлое, ярко–зелёное пыталось выбраться на сушу. Потом (забегаю далеко вперёд) зелени прибавилось. И ещё кое–чего, рукотворного. Но, в целом, первобытный пейзаж остался узнаваемым.
Вынырнув из озера, скала полого воздымается к западу серыми пластами известняка метра на четыре, затем круто обрывается к воде. Две широкие (не перепрыгнуть) трещины, от верха почти до подошвы скалы, рассекают камень на три плоские вершины, одна за другой по меридиану. Каждая из них не больше теннисного корта. Они возвышаются над хаосом известняковых глыб. Россыпь обломков, вместе со скальным монолитом, образуют естественное надводное сооружение причудливой формы. Оно изменяет очертания в зависимости от сезонного уровня озера.
Когда я измерил Остров в августовскую сушь, получил от Южного мыса до Северного (у меня здесь тоже собственные имена) 140 шагов. С запада на восток – почти 100. Берег, обращённый к утреннему солнцу, изрезан мелководными заливчиками, поросшими крупными белыми лилиями, камышом и неизвестной мне мясистой растительностью. Здесь броди себе, закатав брюки по колена. В одном месте можно подвести лодку к подножию южной вершины Острова, глубина позволяет. Это место на моей карте–самоделке помечено уважительно Залив, («З» прописная). Сюда стекает упомянутый выше ручеёк, которому я, придерживаясь избранной системы, дал гордое имя Ручей. Ничего чудесного нет в наличии нескольких восходящих источников на таком малом клочке суши. Ими славятся известняки карстового холмогорья, окружающего озеро.
Если бы Гулливер переселил сюда своих лилипутов, то мелкий народец обрёл бы здесь новую островную страну, с обнажённым, суровым горным кряжем, с зелёной долиной, вмещающей чистую реку, с удобным заливом, поддерживающим мечту о дальних плаваниях, с изломанными живописными берегами, не дающими уснуть художественному воображению.
Южная вершина несколько превосходит среднюю и северную и размерами площадки, и высотой. С неё открывается лучший вид на водоём и его берега. В плане озеро Трувор – овал. Длинная ось, север–юг, около трёх километров. Короткая (то есть ширина озера) – чуть больше двух. Остров, наверное, только на крупномасштабной карте показан. Смотришь с него в полночную сторону, озёрный берег далеко, синеет узкой полоской леса, зажатой между белёсым небом и такого же оттенка, но блестящей водной гладью. На востоке и западе одинаково просматриваются отдельные кущи деревьев на возвышенностях и в понижениях долины. А полуденный берег совсем близко, метрах в пятистах, светится лиловыми обрывами под стеной тёмной хвои, когда солнце стоит низко. Там в низине, куда спускается в Трувор из бора на невидимых отсюда Чудских горах тихоходная речка Изборка, блестят оцинкованным железом над фруктовым садом постройки Кирилл–Андреевской усадьбы. На противоположной от неё стороне Изборки сереет старым деревом одноименная деревня, пережившая колхоз имени Деревенской бедноты. Колхоз умер, беднота его успешно пережила, как пережила власть советов, империю, царство, времена великих и удельных князей. Кирилл Андреевич, мужик со здоровой кулацкой жилкой, ушёл в фермеры, за речку.