Дом был задуман мной деревянным на каменном основании. На ферме подсмотрел. Нижний, заглублённый в скалу цокольный этаж из плитчатого известняка, со сводчатым потолком, отводился для хозяйственных нужд. Кажется, в старинной русской архитектуре эта часть строения называлась подклетью. Если так, то верхний этаж – клеть? Мне пришла в голову фантазия сложить её из сосны и обшить снаружи и изнутри кленовой доской. Здесь я видел умозрительно одну большую комнату (под гостиную, спальню, кабинет), с сенями. Всё в одном месте. Вход в Дом наметил через башню, срезающую круглым боком угол строения. Кириллу Андреевичу, «исполнительному директору» стройки, выразил желание, чтобы башню возвели из местного камня с включениями «импортных» скандинавских валунов. Образ Дома, нарисованный моим воображением на вершине южной скалы, я передал на словах, в общих чертах, моему доверенному лицу. Кирилл Андреевич вышел на известного в округе строителя. Тот, ободрённый щедрым задатком, согласился воплотить туманный замысел в реальном материале. Вскоре в Изборске был собран из соснового бруса верхний этаж, затем разобран для доставки грузовиком до причала в деревне. Оттуда его перевезли на Остров плотами. Возведением моей обители строительная артель и фермер с сыновьями управились дней за десять после того, как были сложены цокольный этаж с русской печью, камин с трубой (на верхнем уровне) и башня.
Ничего этого я не видел. Когда прибыли на озеро специалисты и техника, чтобы взрывать и долбить скалу, я уехал во Псков. Терпеливо ждал в гостинице условленного сигнала из Изборки. Наконец появился младший Кириллович. «Что?» – спрашиваю. – «Слава Богу». – «Понятно. Ты поезжай, я – следом, как с делами управлюсь».
Я добрался до Изборки к ночи второго дня. Но что значит ночь на севере в разгар лета! Одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса. Хотелось истомить себя, отдаляя миг восторга, чтобы радость сжалась, загустела до взрывчатого состояния. Поэтому, оставив наёмный автомобиль за околицей деревни, прошёл к усадьбе Кирилла Андреевича таким путём, чтобы постройки и деревья закрывали вид на озеро. Устроился на сеновале, чтобы хозяева не нарушили разговорами моего настроения. Глаз не сомкнул. Когда солнце выкатилось из–за дальних холмов, вышел, в сопровождении своего «исполнительного директора» за ворота усадьбы. Двинулись в сторону причала. Наконец Остров открылся весь сразу, будто одним рывком сдвинулась в сторону плотная штора, тканная из живой зелени.
Что-то безболезненно лопнуло у меня в груди, растеклось горячим по всем клеткам тела, пьяняще отдалось в голове. Не сразу осознал, что вижу Дом. Он был именно таким, каким рисовало мне его моё воображение: золотящийся свежеоструганным деревом, под красной крышей на белокаменном цоколе, с белой же башней под островерхим шлемом. С причала мелкие детали строения не просматривались. Они открывались глазу по мере того, как «Варяг» под парусом приближал нас с хозяином фермы к Острову.
«Варяг» уже огибал косу, вытянутую от скального монолита встречь солнцу. За ней находился Залив. Кирилл Андреевич, ловко справляясь с парусом и рулём, отклонил нос ладьи–драккара вправо, чтобы не врезаться в каменный лоб огромного валуна, который напрашивался на имя «мыс Восточный». Остров поворачивался к нам стороной, освещённой утренним солнцем. Открывался пологий склон, усеянный глыбами известняка и гранитными валунами. Над ним поднимались три плоские вершины, разделённые трещинами. Всё это виделось как бы боковым зрением. Я не спускал глаз с Дома, который занимал южную вершину. Заметный издали вертикальный штрих на глухой полуденной его стене превратился в похожий на пилястр наружный выступ каминной трубы. Фигурный её верх украшал четырёхскатную крышу, крытую красной черепицей. По восточному фасаду темнели на белой цокольной стене два оконных квадрата. Неокрашенная деревянная плоскость «клети» смотрела в сторону раннего солнца двумя полуциркульными вверху окнами в частых переплётах – «под старину». Замок, одним словом. И донжон есть – сужающая кверху белая башня на углу строения, под острой шапкой из такой же черепицы. Специалист бы сказал: эклектика – смесь русского деревенского классицизма и архитектурный стиль рюриковых времён, воплощённый в древних «кромах». Чёрная арочная дверь с застеклённым верхом и козырьком над ней была открыта из башни на высокое крыльцо, на котором стоял, глядя в нашу сторону, человек в оранжевой куртке.
– А вот и мастер. Калинин, – пояснил Кирилл Андреевич.
С этими словами форштевень «Варяга» со скрипом вошёл в гравий мелководья. Калинин уже спускался по ступенькам, вырубленным в склоне. Мастер оказался высоким и тучным, но подвижным. Когда говорил о вещах приятных, серые его глаза увлажнялись. Он и повёл меня по Дому, пока фермер разгружал лодку и переносил поклажу наверх.
Поднялись по крыльцу с чугунными перилами в башню. Света достаточно, хотя толстые стены прорезаны только бойницами в цветных стёклах. Винтовая лестница, ведущая на второй этаж донжона – чудо из железного кружева. Арочный проём, ещё без створок дверей, соединяет круглую прихожую с сенями, в два малых оконца, – на полуночную и закатную стороны. Сени тянутся вдоль всего северного фасада Дома, заканчиваясь ступенчатым спуском в цокольный этаж. Сразу за арочным проёмом, слева, – двухстворчатая дверь. Калинин забегает вперёд, предупредительно распахивает перед хозяином обе половинки; глаза его увлажняются. Да и мои, наверное, тоже. «Зальце», вспоминаю экскурсию по дому Пушкина в Михайловском; пусть и у меня будет зальце, решено! Прошёлся, считая шаги вдоль голых стен: десять на десять, глянул в потолок. «Три двадцать», – подсказал мой зодчий.
В двухсветном зальце, казалось, сам воздух светился. Час был ранний, и частый переплёт двух окон утренней стороны, перекосившись, лежал на широких, полированных досках пола. Противоположная пара окон, втягивая в Дом прохладу озера, распахнула навстречу его густо–синей в этот час глади и такого же яркого неба в редких тугих облаках стекольчатые створки внешней рамы. В простенках между окнами и по бокам от них я обнаружил встроенные книжные полки – на высоту вытянутой руки.
А камин! Камин я оставил «на закуску» душе. Целый грот с квадратным входом (нет, въездом!), облицованный бордовым художественным кирпичом, с чугунными полкой и решёткой. Он занимал центральную часть южной глухой стены. Оглянулся. Противоположная стена с дверью, ближе к углу, через которую мы вошли в зальце, явно не вписывалась в интерьер голой плоскостью. Калинин вновь перехватил мой взгляд: «Здесь я рекомендую поставить в ряд платяные шкафы, сервант, ну, ещё…» – «Зачем ставить? Встройте». – «Есть! Сделаем».
Осмотрев верхние помещения, через сени спустились в хозяйственную часть. Здесь сводчатый потолок был невысок, а поскольку каменный низ дома наполовину углубился в скалу, пара квадратных окон оказалась под потолком. По вертикальной оси камина мастер сложил безупречную русскую печь, совместив два дымохода в одной наружной трубе, а пространство возле лестницы отвёл под санузел. Проблем с водой, благодаря природным источникам, не предвиделось. Мой приезд совпал с монтажом наружного резервуара, предназначенного для накопления ключевой воды. Оттуда она вскоре начнёт поступать в Дом при помощи электронасоса по чугунной трубе. Для отработанных вод и фекалий предназначалась керамическая труба, выведенная под скалу на западной стороне, где течение в озере было сравнительно сильным. Круглая дыра в полу и иные отверстия поменьше в ожидании оборудования, как бы скандировали круглыми ртами, хором, «рады стараться!». Ничего из этого я в своём умозрительном «архитектурном плане», разумеется, также не предвидел и мог надеяться лишь на опытность и умение Калинина со товарищи.
Наконец винтовая лестница вознесла нас с мастером в верхнее, над прихожей, помещение башни. Четыре бойницы сторожили подходы со всех сторон света. Сразу я не мог решить, как буду использовать эту круглую, диаметром три метра комнату со сводчатым потолком под богатырским шлемом донжона. Летний кабинет? Обсерватория, мечта детства? Хранилище реликвий и редкостей? Надо подумать.
Меня не покидало ощущение, что в доме нет чего–то важного. Уже переступая порог, чтобы помочь Кириллу Андреевичу перенести с площадки перед Домом под крышу доставленные с «материка» вещи, догадался: в новостройке ещё не поселился невидимый и добрый проказник, хранитель обитаемых жилищ. Несмотря на раскрытые повсюду окна, Дом источал запахи стружки, олифы, красок, лака, клея, но отсутствовал запах самый узнаваемый, хотя определить словами его невозможно – запах жилья. Ещё предстояло оживить это творение человеческих рук из мёртвого материала.