Я уже имел удовольствие плавать по озеру (рейсы от Залива к причалу в устье Изборки и обратно не в счёт). Но столь дальнее путешествие предпринял впервые.
Плавать против ветра под парусом, меняя галсы, меня научил Суворов, тренер по парусному спорту. Ведь первая юность моя, если Ты помнишь, прошла в Одессе, на берегу между Отрадой и Дельфином, где моя мама заведовала лодочной станцией. Там швартовались и спортивные яхты. Конечно, до «дракона» я не дотянул, пропадая на море. Но яхту класса «финн», благодаря терпеливому Суворову, освоил вполне, после того как несколько раз под обидный смех берега лихо совершил «оверкиль», что запечатлено на исторической фотографии расторопным насмешником.
К моей удаче, на далёком от Чёрного моря северном озере нашлось плавсредство, некоторыми признаками напоминающее беспалубный, одномачтовый, с одним латинским парусом «финн». Юный умелец из Кирилловичей сам его сработал и спустил на воду. Так что переучиваться мне не пришлось. Я легко приспособился к особенностям короткого, крутобокого ялика. Его ход и под парусом, и на вёслах был лёгок. Устав грести, я поставил мачту и развернул треугольник паруса. Идти против ветра было непросто, но и эту науку я когда–то удовлетворительно освоил под таврическими берегами. Здесь, вдоль древней ледниковой долины, изо дня в день, в любую пору года, дул с постоянством пассата северный ветер. Такое атмосферное явление, читал я, наблюдается в долине Нила, создавая комфортные климатические условия среди опалённых солнцем пустынь. В полночной стороне предпочтительней был бы южный ветер, но и тот, что дала природа, оказался для меня благом, о чём позже.
Банка, то есть сиденье для гребца в лодке, находилась почти на уровне озёрной поверхности. Когда я опустился на неё, а Остров и южный берег озера остались за спиной, окоём сузился, и другие берега скрылись за лукой приблизившегося горизонта. Хотя я понимал, что это всего лишь обман зрения, что цель моего плавания в каких–нибудь трёх километрах впереди, мне удалось настроиться на чувство одинокого мореплавателя, бросающего вызов океану.
Я и стихия! Один на один! К сожалению, это возвышенное искусственное настроение очень быстро развеялось при встрече с первыми рыбацкими лодками. Пока я обходил одну из них на почтительном расстоянии левым бортом, другая появлялась справа, третья оказывалась по носу. Только успевай перебрасывать рею с борта на борт и ворочать кормовым рулём. Селенья по берегами озера Трувор редки, вымирают, но рыбачит здесь каждый дом, если в нём есть ещё руки, которым по силам забрасывать сеть или держать удочку. Над промысловыми лодками вились чайки, мой ялик пролетали не задерживаясь. Умные бестии!
По мере приближения к истоку Нижней Изборки основное меридиональное течение в озере убыстрялось. И вот уже не нужны ни вёсла, ни парус. Даже в сушь береговые ключи и ручьи в помощь Изборке столь обильно питают озеро, что избыточная вода изливается в полночном направлении широким потоком. А во время таяния снегов, при затяжных летних дождях, кажется, раздвигаются холмистые борта долины. В мой план не входило плавание по цепи мелких озёр, нанизанных ниже Трувора на русло реки, как жемчужины на нитку. Поэтому на подходе к истоку Нижней Изборки я сделал поворот бейдевинд и, уже не лавируя, пошёл на остров, видимый отовсюду с водной поверхности, быстро вырастающий из озера. Наконец вынырнул на поверхность острый камень мыса Северный, сдвинулся в сторону. В скальном останце различаю утёс с Божеством на плоской вершине, среднюю горку, оттенённую тёмной расщелиной и жилую часть Острова с моим башенным «замком». Бытует мнение, что одно из самых сильных радостных переживаний связано с возвращением домой. Подтверждаю, с оговоркой: самое сильное.