Помнится первый на моих глазах ледостав. Начался он в середине ноября. Сначала, с неделю, вода к утру замерзала в проливе, отделяющем Остров от «материка», и припай полукольцом охватывал скалу. Только под её вертикальным обрывом с западной стороны, быстрая струя не поддавалась морозу. Во второй половине дня температура воздуха повышалась, ветер и озёрные течения ломали тонкую корку молодого льда. Ближе к зиме лёд оставался цельным весь световой день, но под ногами трещал. Кирилл Андреевич строго–настрого предупредил по телефону: поиски пути по льду в сторону фермы не проводить, пока он сам не объявится пешим ходом на Острове.
Лишнее предупреждение. Комфортности моей жизни ничто не угрожало. Дров и снеди на Острове было наготовлено впрок. Я бы не запаниковал, если бы прервалось, даже на месяц, электроснабжение из фермы.
Что до пытки одиночеством, моя уверенность в способности обходиться без общества себе подобных не знала границ. К тому же я был избавлен от скуки библиотекой и телевизором. Мог увлечься писательским трудом, как запойный пьяница. Кстати, и запить мог, только жаль было расходовать на это плебейское занятие запас хороших вин. Но одно дело играть в отшельника, зная, что в любое время, когда окрепнет лёд, кто–нибудь из Кирилловичей отвезёт тебя в Изоборск, Псков, откуда все пути по земле и по воздуху в твоём распоряжении. Другое – оказаться в заточении, с надеждой на помилование лишь по капризу от независящих от тебя сил. Такой силой и стал затянувшийся ледостав. Он начал угнетать сознание до такой степени, что домашний комфорт, эрзац–общение с миром людей посредством электроники плохо помогали справиться с отрицательными эмоциями, имеющими свойство нарастать.
И всё–таки из испытания ледоставом я вышел победителем. Ибо был готов к невольному заключению на клочке суши размером с футбольное поле. Знал примерно, сколько дней предстоит мне доказывать самому себе благо своего выбора.
Наконец стали одной надёжной твердью вода и земля между домом и фермой. Однако единственная грунтовка, ведущая в Изборск, просёлки округи стали труднопроходимыми для колёсного транспорта. В семье фермера, хоть и были мне всегда рады, но и зимой не располагали временем для пустых (с точки зрения земледельца) бесед с праздным литератором, мающимся бездельем и не пристроенным к полезному делу. Сказать честно, и мне, природному горожанину, разговоры «за жисть» с потомственными крестьянами скоро становились скучны. Едва войдя в хозяйский дом усадьбы, отряхнув снег с валенок, сбросив на лавку в сенях доху и малахай, я уже думал о предлоге пуститься в обратный путь на зелёный свет на шпиле башни. Световую дорожку обеспечивал мне мощный фонарь, загодя выставляемый на мысе Южный и направленный в сторону фермы.
Такие вылазки в мiръ делал я зимой всё чаще, и с каждым разом всё глубже становилось моё разочарование общением с мiрянами. Днём как-то отвлекался, находил себе занятия, заставлял себя читать и писать, но к вечеру появлялась какая–то тревожная тоска. Тебе знакомо это моё состояние по вечерам, я был подвержен ему с детства. В прошлой жизни оно ослаблялось людским окружением. Теперь, оставаясь один на один с чёрным оконным стеклом, я просто не находил себе места. Торопливо собирался, включал прожектор и шёл по его лучу к людям. Там скучал и скоро собирался в обратный путь. По настоянию Анны, домой меня неизменно провожал кто–нибудь из вооружённых дробовиком Кирилловичей, так как зимой выходили к жилью из рощ волки. У меня была бельгийская бескурковка, но я её оставлял на Острове.
Странное дело, спеша к этим не моего круга, но милым людям и чуть ли ни с первых слов начиная тяготиться общением с ними, я долго под различными предлогами не отпускал провожатого – поил кофе, угощал вином, пытался увлечь разговором. Расставшись с ним, глушил опасное настроение какой–нибудь шумной бессодержательной передачей по телевизору. Засыпая, копался в своих ощущениях. Иногда мне казалось, что я вот–вот догадаюсь о спасительном рецепте, который позволит мне прочно установить душевное равновесие в добровольно избранных, только оказавшихся такими не простыми условиях жизни. Казалось, вот–вот ухвачусь за ниточку, но она ускользала. Тогда я придумал выход и поверил в него: мне необходимо чередовать одиночество с активным участием в обычной городской жизни. Чувство пресыщения тем и тем и станет побудительным толчком сменить образ жизни. С верой в чудесное средство, одним прекрасным вечером заказал по телефону на утро машину, а когда рассвело, сам Кирилл Андреевич повёз меня во Псков.