Помнится, Робинзон Крузо первым делом установил на своём острове календарный столб, чтобы не потерять счёт времени. И ежедневно, в течение 28–и лет делал на нём зарубку. Хотя я и ввёл собственное летоисчисление («от ЯД», помнишь?), но скоро забросил эту игру. Сбиться с традиционного календаря, конечно, я не мог, даже если бы очень захотел, так как связи с миром, в отличие от морского бродяги из Йорка, не терял. Меня совсем не занимал вопрос, какое сегодня число, какой день. Поэтому, по прошествии нескольких лет после вселения в Дом на Острове, даже года слились для меня в единый временной поток. Хорошо помню многие события жизни на Озере, а вот когда то или иное из них случилось, сразу не вспомню. Надо подумать, сопоставить личное с тем, что происходило на «материке». Только зачем?!
Закрою глаза, и внутренним взором вижу в мельчайших формах голую трёхглавую скалу, возвышающуюся над водной гладью, какой я увидел её впервые, соблазнённый Еленой на встречу с бълваном словен. А вот тоже она, уже увенчанная «башенным замком» под черепичной крышей. Мысленно перелистываю книгу памяти – справа от дома, если стоять спиной к восходящему солнцу, появляются два горбатых мостика, перекинутых через расщелины. Листаю дальше – начинают кудрявиться кусты смородины, крыжовника и сирени у глухой, полуденной стены Дома и вдоль парадного фасада. На средней вершине дикая россыпь скальных обломков и валунов приобретает формы каменного парка.
Для озеленения Острова нанял в Изборске садовника, на сезон. Кирилл Андреевич с сыновьями доставили драккаром земли с «материка». Засыпали подходящие трещины и углубления на южном останце, высадили кустарник. Жаль, в таких условиях деревья не выживают. Пришлось Фрайди, по достижении совершеннолетия, первый раз задрать заднюю лапу на наружный выступ каминной трубы. Садовник же помог мне составить перечень первобытных растений низменной части острова, в ложе ручья и мелководья, собрать гербарий. Хватило тонкой тетрадки. Я спрятал её в дальнем углу книжного шкафа, ни разу не заглянул в неё. Ботаника в круг моих интересов не входит. Трава в моём представлении – разнотравье. В семействе кустарников с полдюжины знакомцев. Чуть больше среди деревьев. Животный мир для меня вообще тёмный лес, если говорить о мелкой и подводной живности. Конечно, стрекозу от бабочки и комара я отличу, а кузнечика с жуком не спутаю, но вот обыкновенная муха и овод для меня на одно «лицо», а что комар, что мошка, разницы не вижу и, главное, не чувствую, один кусачий гнус. Горжусь тем, что могу отличить карася от бычка, хотя не уверен в правильности определения того и другого. Рыбачил я только на удочку, ради удовольствия, а в Труворе всякая рыба съедобна. Птичий народ здесь разнообразием не отличался, так как повсюду царствовали чайки. Иногда, разгоняя эту крикливую, суматошную мелочь, проходили над Островом, обычно парами, едва пошевеливая крыльями белые лебеди, которым и коршун нипочём, что кружит высоко–высоко, высматривая добычу по когтям.
Большое удовольствие доставило мне собственноручное составление географической карты моих владений. Растягивал его, сколько мог. Вначале решил ограничиться глазомерной съёмкой, а карту не столько вычертить, сколько нарисовать в виде портулана времён начала великих географических открытий на желтоватом листе ватмана. Ну, если Ты забыла практические занятия по природоведению в пятом классе, напомню, для глазомерной съёмки необходимы фанерка или картонка, ученический компас и визирная линейка (с продольным гребнем). Описывать процесс съёмки долго, читать, полагаю скучно, да я вовсе не учебник пишу. От этой затеи пришлось отказаться, так как поверхность острова сильно изрезана, деталей рельефа не счесть. Значит, многократные засечки их с каждой соседней точки будут множить ошибки, сообразил я, и картина получится не соответствующая реальным очертаниям поверхности. С тем же успехом я мог бы просто набросать карту «на глаз», меряя расстояния шагами. Рассудив так, приобрёл кипрегель для мензульной съёмки, полевой чертёжный столик на штативе, приспособил к работе Любушку, молодку из деревни, которая с некоторых пор убиралась в Доме. И в процессе увлекательной работы–игры прямо на рабочем планшете стала вырисовываться карта Острова в масштабе 1: 100, то есть в одном сантиметре один метр. Удалось добиться удовлетворившей меня точности и красочности. Карта Острова обрела–таки вид портулана, который я повесил в раме под стеклом над камином, готическим шрифтом подписав элементы рельефа, получившие собственные названия.
Остров, озеро и берега водоёма вдохновили меня на живопись и графику. В моей художественной папке около сотни рисунков карандашом, а кухню (подальше от чужих глаз!) я украсил пейзажами, на которых лучше всего получилась вода. Прямо Айвазовский! Сам не ожидал такого от себя. Кроме того, много снимал японским Canon’ом. Все фотографии остались на диске.
Для меня на Острове каждый камень, трещина, каждый изгиб скалы – достопримечательность. Вот, например, валун, в диаметре не менее полутора метров, доставленный в Словенскую долину ледником с гор Скандинавии и водружённый им на плоскую вершину среднего останца известняковой скалы. А скала эта помнила девонскую давность, коей четыреста миллионов лет, когда предки современных лягушек владели всепланетным болотом. Сколько бы рассказал этот гранитный шар, умей он говорить!
А восходящие ключи голосом обладают. Если понимать их речь, то узнаешь, что рождаются они в карстовых пустотах известняковых туфов, получишь сведения о минерализации воды, её химическом составе. Дебит источников определить было несложно: подставь поочерёдно под струи каскада ведро и включи секундомер; получишь искомые литры в секунду; потом обыкновенная арифметика. Почему я так подробно рассказываю о всех этих скучных делах и предметах, спросишь Ты. Да чтобы поверила, что я на Острове не бью баклуши. Дел хватает. Кому они нужны? Да мне и нужны. Остров – мой мир, а я – его человечество. Вот для человечества и стараюсь.