Прошло много лет. Однажды меня, уже пенсионера, ностальгия привела в Самбор. И первым из узнаваемых встреченных оказался Валерка… простите, Валерий Горбоносов, одноклассник. Он приехал навестить свою мать, коротавшую глубокую старость всё в том же доме по соседству с памятным мне особняком. С приятелем детства последний раз виделся я во дни исследования озера Грутас. Он работал педиатром на курорте Друскининкай, откуда до водоёма, наполненного (показали изыскания) целебным илом, рукой подать.
Как и тогда, наша радостная встреча началась с взаимных восклицаний «а помнишь?». И озеро вспомнили, и пару лебедей. «Наверное, их уже на свете нет», – предположил я. – «Давно нет, – подтвердил Валерий. – Сначала убили её…». Я остолбенел: «Гульбе? Как убили? Кто?». – «Какие–то туристы. Приманили хлебом, свернули шею и зажарили на костре». – «Вот гады! А Гульбин?». – «Ты о самце? Твой гульбинас несколько дней не отходил от кострища возле окровавленных перьев самки. Не охотился. Пищи от людей не принимал. Потом его на том месте нашли мёртвым. Известно, гибель одного из супругов приводит оставшегося в живых лебедя в состояние сильного шока. Он тоскует и теряет желание жить. Говорили, наш гульбинес поднялся в воздух и рухнул на тот валун. Помнишь, что на островке?». – «Вряд ли, – усомнился я. – Не припомню ни одного случая самоубийства у животных. Не читал. Легенда это. Так людям хочется. Вернее всего, сердце Гульбина не выдержало тоски. Ведь лебеди однолюбы, в отличие от нас, людей». – «Не скажи, – возразил врач. – Нередко наблюдали, как лебеди совершали суицид, утратив свою пару». Я сдался: «Пусть будет по-твоему».
Потом мы с Валерием посетили самборскую alma mater, а день закончили в кафе, где целую эпоху тому назад звучал «Школьный вальс» нашего выпускного вечера. Мой приятель упросил новых хозяев особняка пустить меня переночевать в «моей комнате». На мой вопрос, не осталось ли старых книг в доме, пани Стэфания развела руками: сданы в макулатуру.
Когда я укладывался спать между «той самой» печкой старинного кафеля и «тем самым» окном из трёх створок, вдруг увидел вроде бы себя под торшером будто бы со стороны. Лёжа на спине, подросток, похожий на меня, держал в руках раскрытую книгу, которая содержала «ту самую» историю древнего автора, имя которого забылось. Но странно: я вспомнил чуть ли не каждый эпизод повествования. А может быть, просто сочинял в полусне, чтобы утром, проснувшись, записать легенду о давнем событии, какого быть не могло и какое всё–таки случилось очень и очень давно, чему подтверждение – вот эта самая запись. Её ведь уже не вырубить топором.