Я проснулся на рассвете. Мужчины спали. Постель Христины пустовала. Не было девушки и во дворе, к моему огорчению. Из ума не выходили её необыкновенные глаза. Мне хотелось ещё раз взглянуть на них при дневном свете. В летнем очаге догорали поленья. Разжечь огонь могла только хозяйская дочь. Чугунок с варевом испускал из–под крышки дразнящий запахом пар. Последний раз я ел вчера в полдень.
Позавтракали втроём, сидя на корточках вокруг пня при очаге. Свежая каша из кукурузных зёрен показалась мне даже вкусной, благодаря соли, обнаруженной моим спутником в вещевом мешке. И заварка нашлась. Запив «мамалыгу» пустым чаем и отблагодарив газду жёлтой бумажкой «на пыво», мы с Мыколой продолжили маршрут, прерванный вчера сумерками. На прощание я оглянулся: газда, присев на пень с остатками ранней трапезы – «сниданка», провожал нас взглядом. Его летний наряд для приёма гостей, для сна и работ по хозяйству, не казался уже таким белым, как при свете керосиновой лампы.
Христина во дворе так и не появилась.
Мы направились к тому месту, откуда я наметил начать изучение коренных пород, выходящих на поверхность. Я любил «пустые вёрсты маршрутов»: можно смотреть по сторонам, запоминая образы природы. В творчестве пригодится. А в тот день, видимо, встал не с той ноги – ничто не привлекало взгляд. Остался равнодушным, даже вспомнив, что скоро окажусь мимоходом на одном из самых впечатляющих мест Покутья. Пока болтливый Мыкола тащится с поклажей далеко сзади, расскажу об этом удивительном месте.
В начале моей горной практики меня, «зелёного» специалиста, «натаскивала» в геологической съёмке опытная поисковичка Леся (царство ей небесное!). Однажды мы вышли из теснины на простор, к Люче–реке. Скалистый берег, ближний к нам, был крутым, а противоположный, за рекой, – плоским; за ним синела волнистая по верху стена хребта. Между крутым берегом и урезом речной воды тянулась на сотню метров вверх по течению ровная, с небольшим наклоном к воде, площадка шириной 10–20 метров. Сложена она была твёрдым песчаником. Из года в год, из века в век, бессчётными тысячелетиями, при половодьях, текучая вода, насыщенная песком, перемещая гальку и валуны, срезала, словно наждаком, верхние слои каменной толщи. Нашим с Лесей глазам предстала гладкая поверхность слоя, который был когда–то (объяснила мне моя ведущая) пляжем у тёплой лагуны. Воображение моё разыгралось. Я будто воочию увидел морской залив у подножия гор, искристый песок, которому нескоро предстоит превратиться в песчаник. Но представьте моё волнение, когда Леся показала мне птичьи следы, оставленные на рыхлой поверхности пляжа в немыслимой давности. К удаче для исследователя они сохранились при превращении сыпучей породы в камень.
Поражали размеры трёхпалых следов, будто гуляла здесь птица, рядом с которой наши страусы выглядели бы птенцами. Леся пояснила: «По–видимому, это следы динорниса – «птички–невелички», известной с плиоценовой эпохи. Да, этот наш экземпляр рыбачил здесь эдак с пяток миллионов лет до нас». Едва Леся закончила фразу, я увидел (именно увидел, не представил) зыбкую, прозрачную, словно из дымчатого стекла, гигантскую птицу над цепочкой окаменевших следов. Видение приписал своей впечатлительности. Она подводила меня с детства тем, что я не всегда отличал реальное от воображаемого, чем вызывал неудовольствие родителей, смех товарищей и двойки в дневнике.
Эти окаменевшие следы оказались на месте, когда мы с Мыколой вышли к вытянутой вдоль реки площадке из серого песчаника под скалистым берегом. Но я не успел уйти в воспоминание о том, давнем маршруте с Лесей. В глаза бросилось такое, от чего кровь ударила в голову и сильно забилось сердце.
За сухое лето вода в реке спала, и обнажилась узкая полоса свежего песка, ещё тёмного от влаги утреннего тумана. Она тянулась вдоль плиоценовой плиты. Издали на песке различались большие следы. Подошёл ближе и не поверил своим глазам: фантастических размеров птица недавно (похоже, на исходе ночи, в полнолуние) прошлась трехпалыми лапами со стороны ущелья в скалистом берегу к тому месту, куда мы вышли с Мыколой, потопталась на месте и отправилась обратно. То здесь, то там на влажном песке также отпечатался мелкий след узкой человеческой ступни, но непонятно было, раньше или позже птичьих он был оставлен. Достаточно было сравнить предутренние следы птицы на песке с окаменевшими следами на песчанике, чтобы убедиться в их совпадении по очертаниям и размеру. Было отчего стучать сердцу и крови прилить к голове.
Наконец я взял себя в руки. Мыкола молчал, озадаченный моим состоянием, видимо, похожим со стороны на приступ умопомешательства. На следы, древние и свежие, он не обратил внимания.
«Сегодня наш маршрут отменяется, – сказал я ему. – Сворачиваем в горы». Мне необходимо было проверить одно возникшее здесь подозрение. Если меня кто–то не разыгрывает, то… То ответ может дать расположенная часах в двух ходьбы одна горная выработка, которую я когда–то исследовал.
Уже подойдя ко входу в ущелье, подумал о том, что без ружья, заряженного картечью, мы рискуем не вернуться на базу никогда.