Хотя со стороны Лючи мне не приходилось ещё выходить к тому шурфу, я двинулся уверенно. Мыкола, отягощённый поклажей, едва поспевал за мной. Пока мы шли вдоль реки, слева от нас, на намытой полосе песка, наблюдались свежие следы гигантской птицы. Судя по чётким, глубоким отпечаткам, полутонный монстр проследовал здесь на рассвете. Напротив входа в ущелье песчаная полоса с его следами выклинилась. Непонятно было, в какую сторону он направился.
Мы с напарником свернули направо, в теснину, пробитую горными потоками в каменной толще. По её днищу, заваленному каменными глыбами, в тот день, в сухую пору, прыгал по порогам слабосильный ручей. В сырости вечной тени царила мясистая, насыщенная влагой зелень. Стенки узкого ущелья, замшелые внизу, вертикально уходили к солнцу, оголяясь и открывая для обзора разноцветные, смятые в складки слои земной коры, словно мозаичное панно. Дно ущелья с каждым шагом всё круче забирало вверх, его борта становились всё ниже, пока не исчезли вовсе в колючих зарослях ежевики, называемой в этом краю ожиною. Здесь природа соорудила уступ, удобный для отдыха. Мыкола взмолился: «Перекур!».
Отсюда открывался вид на белую, в пятнах зелени, вершину. Цвет эрозионному останцу придавали окатыши белого кварца (от гравия до валунов). Сцементированный природой минерал, четвёртый по шкале твёрдости, образовал так называемую брекчию. Монолитное тело, размером, в плане, 5 х 2 километра, устояло перед волнами давно исчезнувшего с поверхности Земли океана Тетис. Оно и сегодня, оказавшись волею Плутона ближе всех покутских вершин к Солнцу, противостоит разрушительным силам природы. Но тем не менее текучие воды медленно, упорно вымывают из кварца невидимые глазом крупинки золота и, перенося их вниз по склонам горы, откладывают металл в так называемых природных «ловушках», где бег воды замедляется. Во время моей работы в Карпатах была найдена всего лишь одна стоящая внимания ловушка.
«Подъём! – решительно скомандовал я, когда Мыкола докурил свой «Беломор». – Ещё рывок».
«Рывок» под крутым углом к вершине дался нам непросто. Молотки на длинных ручках больше мешали карабкаться вверх, чем помогали. Ноги скользили по отполированным валунам, негде упереться, не за что уцепиться. Наконец, полуживые, оказываемся на округлой голой вершине. Так она и обозначена на карте: Голый Верх. Предстоит спуск на 2/3 высоты по обратному склону горы. Иначе, чтобы добраться до намеченной цели, пришлось бы делать большой крюк.
Спускаться здесь оказалось не легче, чем подниматься. Делаем «привал с дремотой». Летнее солнце раньше нас перевалило через Голый Верх. Спускаемся под его жгучими лучами, но теперь нам благоприятствуют тени от чёрных буков, облюбовавших этот склон, и ветерок. Через час примерно оказываемся на выровненном участке склона, поросшем кустарником. Заброшенную горную выработку нахожу быстро.
Года три назад я поставил здесь шурфовщиков. Работа предстояла долгая. Надо было в нескольких местах пробиться к породе, не затронутой выветриванием. Для ночлега людей соорудили землянку. За неделю мои горнопроходчики углубились в брекчию едва на полтора метра. Кварц неохотно поддавался их натиску. На нём ломались деревянные ручки инструментов, гнулось, стачивалось железо. Когда достигли проектной глубины шурфа, послали за мной в Яблонов гонца. Газик подкинул меня до подножия вершины. При виде «пана инжинэра», рабочие удалились в тень буков. Чтобы описать вскрытую породу, я спустился на забой (это шахтёры говорят «в забой», у нас не так). Полуденное солнце стояло над головой, обеспечивая отличную видимость.
Общая картина стенок шурфа и забоя была обычной. Недавно вскрытые разноразмерные, разные по форме валуны и галька кварца были белы, как сахар. Они глянцево блестели, будто покрытые глазурью, в отличие от окатышей, выходящих на дневную поверхность. Те тусклы, с «солнечным загаром».
Но в моём шурфе обнаружились рядышком два необычных валунчика. Матовые, без лоска, они сразу бросились в глаза. Ещё особенность: они были окатаны так, что походили на идеальные эллипсоиды. Притом, оказались одинаковыми по форме и величине, словно новорожденные близнецы: длинная ось 30 сантиметров, короткая – 20. Это меня озадачило. Рука с молотком, уже изготовленным для раскалывания странных предметов, замерла. Я стал более внимательно осматривать забой и стенки шурфа.
Место, где находились мои «эллипсоиды», не составляло единого целого с окружающей породой. Будто кто–то выдолбил в брекчии углубление (мне показалось, я различаю царапины), а потом положил туда «отборные» валунчики. Но ведь никаких следов копателей на месте шурфа не было.
Какова загадка?!
Я решил действовать осмотрительно. Не выкладывать пред очи главного геолога свою находку. Он сразу долбанёт по образцам своим молотищем, размером с кувалду. Знаю его! Один из валунчиков, замотав в плащ, отложил в укромное место, чтобы на обратном пути унести к себе. Второй оставил в углублении, присыпал грунтом из отвалов шурфа, сверху набросал веток. Вдруг какое–нибудь научное светило захочет взглянуть на находку в первозданном виде. Не забыл зарисовать её в карманный альбом. Рискнул самолично ликвидировать стоянку. Как бы чего не повредили наши копатели. Уступил им газик для перевозки личных вещей и инструментов в Яблонов, где базировались золотоискатели. После них осталась одна горная выработка и пустая землянка. Сам двинулся в обратный путь пешим ходом.
На следующий день, скрытно от начальства, отправил «свой» валунчик на исследование в лабораторию треста «Киевгеология».
Ответа так и не дождался. А напоминать не стал. Может быть, в Киеве посмеялись и забыли о своём коллеге, который прислал по почте за полтысячи километров в столичную лабораторию каменюку, не будучи в состоянии отличить кварц от куска каменной соли.
И вот мы с Мыколой находим старую выработку. Но я не вижу следов моей маскировки. Тут кто–то побывал. Землянка перестроена, обжита. Возможно, неизвестный, заметив нас издали, скрылся, теперь следит за нами из укрытия. Площадка вокруг расчищена от вываленной породы. Остатки шалаша, чёрный круг кострища. Шурф освобождён до дна от мусора, набросанного мной. Кварцевые окатыши в стенках потеряли первозданную свежесть, а дно прикрыто широким обрезком доски. Спускаюсь на забой, убираю дощатый обрезок. Испытываю новый шок.
Второго из загадочных валунчиков нет. На его месте раскиданы осколки, похожие на толстую скорлупу огромного яйца. Трогаю пальцами. На ощупь и на глаз – белый кварц. А если это были окаменевшие яйца? Но тогда и внутренность их была бы замещена породой. А тут, если сложить мысленно осколки, получается пустая сфера. Где то, что было в ней? Почему «яйцо» разбито в шурфе, а не унесено кем-то, явно заинтересованным в нём? На осколках остались бы следы ударов, ведь разбить такую скорлупу голыми руками невозможно. Но не видно ни царапины. Так что же здесь произошло?
Голова идёт кругом, и вдруг в ней звучит ответ на мои последние вопросы: яйцо разбито изнутри…