Солнце клонилось к западной цепи гор. Мы с Христиной сидели на нагретом солнцем обломке песчаника, выпавшего из стенки обрывистого берега. Шоколадный Динорнис, освобождённый от верёвочной петли, неутомимо, но с медлительностью гурмана пасся, переходя поочерёдно от уреза речной воды в заводи, куда мелкие волны прибивали ряску с застрявшей в ней рыбной мелочью, к невысоким кустам с узкими листьями под обрывом. Забавно было видеть, как он, сгибаясь в тазовых суставах, вытягивает шею, доставая утиным клювом лакомство в трёх метрах от своих слоноподобных красных лап. Ласковый влажный глаз его жмурился от удовольствия, а щель рта изгибалась к нижнему веку, будто птица улыбалась, совсем по–человечьи.
Без связи с предыдущим разговором Христина спросила: «Ходят чутки… слухи, что вы знашли тут золото?» – «Да, с полтонны металла есть. Поставят драгу, будут мыть». – «Не робыть того!» – «Отчего ж?» – «Понимаете, цэй Голый Вэрх, где народилось ваше золото, и речка, котра… которая его оттуда забирает и ховает по берегам, и вот ти яйця… их ще, здаеться мне, много тут… Воно всё разом, вместе, – девушка сделала движение руками, как бы обнимая пространство. – Щось одно заберёте, всё другэ зруйнуется, счезнет». – «Так всюду и всегда что-то у природы отнимают, что-то ей возвращают», – возразил я. – «Всюду? – Христина подумала и заключила. – Всюды можна. Потрошки. А тут ничого нэ можна».
Большим пальцем правой руки она показала себе за спину, где пряталась за высоким берегом кварцевая гора. Вдруг она порывисто передвинулась по обломку скалы дальше от меня и заглянула мне в лицо фантастическими глазами. Тогда, при свете керосиновой лампы, они показались мне бесстрастными. Теперь выдавали волнение, будто она собиралась просить меня о чём–то очень важном для неё и боялась отказа. Грудь её замерла. Наконец долгий выдох и короткий, резкий вдох, потом какой–то не её голос: «Вы з нами? Йдэмо… Пойдёте с нами?» – Я не понял: «Обязательно на днях приду погостить на горку. Готовьте кукурузную кашу. Только, чур, с солью». – Христина шутки не приняла: «Вы нас вжэ нэ… не застанете. Не побачимось».
Этот ответ вновь завёл меня в тупик. «Так где же вас искать?» – «Там», – показала девушка на гладкую полосу плиоценового песчаника, по поверхности которого 5 миллионов лет назад, когда он был ещё рыхлым песком, прошло в поисках пищи огромное страусоподобное существо, чей сородич во плоти сейчас разгуливал вдоль речки. Я рассмеялся: «Эх, девушка, разыгрываете старшего человека! Ладно, прощаю. Интересно, как вы думаете туда попасть? И там нет ни одного человека. Подумайте, ни одного. Как жить будете с этими голенастыми? Не лучше ли вернуться с вашим воспитанником в село? Да он вас кормить будет, со всего мира станут съезжаться любопытные и учёные люди посмотреть на такое чудо. Мои товарищи смогут сделать так, что вас пальцем никто не тронет».
Девушка в ответ не улыбнулась: «Я знаю як. Цэ просто. Я знаю, дэ вхид, – пауза. – Не хочу до села. Нэ пиду. Люди злые. Будет так, що гирше, чем смерть… Мне без людей краще. Только б вы… Нет, правда, ходимо з намы… Подумайте. Я почекаю трошки. Мы будем ждать вас до понэдилка».
С этими словами Христина порывисто поднялась на ноги и подозвала своего «цыплёнка» классическим «цып–цып–цып». Тот покорно подбежал к маме–хозяйке и склонил голову к верёвочной петле. Девушка не попрощалась, не взглянула в мою сторону. И ни разу не оглянулась, пока медленно вела своего воспитанника по узкой полосе плоской тверди под крутым берегом Лючи. А Динорнис оглядывался часто, он был общительным малым. Когда пара, размытая далью, исчезла в ущелье, у меня защемило сердце. Но как-то лирически. Тогда я чувствовал себя участником фантастической баллады, которую начал сочинять сам, да конца ещё не придумал.