Лето в одесской Аркадии

Я ничему не удивляюсь после одного случая, который произошёл со мной лет сорок тому назад.

В то лето мы с женой провели отпуска порознь, чтобы продлить морской сезон для детей у одесской бабушки. Родительница моя жила в Приморском районе города, на границе с курортной местностью Аркадия. Она ещё работала, а с внуков, дошкольницы и подростка, когда они не спали, нельзя было глаз спускать. Пришла и мне пора заступать на вахту. Утомлённые купаньем и солнцем, дети спали до полудня. Проснувшись, были готовы к новым морским забавам. Предметы жизнеобеспечения грузились в корзинку. Чёрный дог Аргус – живая глыба антрацита – подставлял голову под ошейник. И шумная четвёрка покидала пахнущую примусами коммуналку, устроенную в старорежимном особняке архитектора Александридиса, понтийского грека.

Мраморная лестница, ещё не знавшая ремонта, как ступени Парфенона, выводила через арку во двор между запущенным строением и Пролетарским переулком. В любое время дня здесь можно было застать дядю Аркадия, жильца подвального помещения. Высокий, крепкий старик, даже зимой загорелый, сколько помню, занимался ремонтом своего недвижного «запорожца». Разница в возрасте не помешала нам подружиться. Оказалось, его давно покойный отец служил некогда кучером у архитектора, который нанимал в услужение исключительно земляков. Встречаясь поутру, мы обменивались приветствием калимера[1], вечером оглашали двор не менее звучным калиспера[2]. «Эфхаристо»[3], – благодарил он, когда я подавал ему гаечный ключ.

Просыпался я раньше всех, на рассвете, выкраивая несколько часов, чтобы расслабиться, как теперь говорят. Торчать на пляже полдня вертикально, не сводя глаз с детей, – не отдых, согласитесь. Аргус тянул к облюбованному месту первого орошения вдоль кривого переулка. Последний поворот, и появлялось море. Из–за низкого солнца, бьющего в глаза, оно отливало сталью. К нему предстояло спуститься крутым склоном, поросшим бесплодными оливами. На «нашем» пляже, в тот час пустынном, мы с Аргусом сворачивали вправо – к бухточке, врезанной в бок скалы. Она выдавалась в море острым мысом. Справа от неё, если стать спиной к береговому обрыву, начинался песчаный лог Аркадии. Купание животных здесь не воспрещалось. Я устраивался на камнях, предоставив Аргусу резвиться на мелководье. И, глядя в пустынную даль свободной стихии, предавался лёгким думам.

Однажды мне не спалось, и собака возле двери вздохами просилась наружу. Вывел её из дому часа на полтора раньше обычного. Солнце глянуло на нас, когда мы с Аргусом стали обустраиваться на своём насиженном месте. Глянув в сторону Аркадии, я заметил одинокую фигуру. Кто–то медленно брёл по кромке пляжа вдоль моря, часто нагибаясь и опускаясь на корточки. Понятно: ранний охотник за монетками, бросаемыми иногородними отпускниками при прощании с морем. Волны выносили на песок немало денежек, чаще всего серебристые гривенники, но попадались и рубли. Охотники появлялись раньше купальщиков. Никто не оставался без добычи. Желая ради любопытства разговорить раннего ловца, я подбросил на видное место полтинник.

Собиратель морской дани приближался, опираясь на палку. Медленно перемещающееся по водной сини серое пятно приобрело очертание мужского тела – большеголового, плечистого, с длинным туловищем на коротких ногах. По фигуре я узнал: гость дяди Аркадия. Палка в его руке оказалась обломком весла.

Человек с обломком весла

Намедни он появился во дворе нашего дома, будто вышел из стены. Нет, это не художественное преувеличение. Как сейчас помню: только я оставил за спиной арку парадного входа в особняк, как столкнулся со странным незнакомцем, который двигался от глухой стены дома к переулку. Его появлению перед моими глазами предшествовал сухой треск разбиваемого кирпича. И действительно, боковым зрением я отметил в стене трещину, которой здесь раньше не было, а кучерявые, с сединой, волосы на непропорционально большой голове незнакомца и округлая бородка были припорошены красной пылью. Тело чужака, лет сорока, среднего роста, прикрывала рубашка до колен, обувью служили простецкие сандалии (подошва на ремешках). Странным был не наряд. Южанам присуще выходить из дома в затрапезном. Удивил покрой рубахи – льняной мешок с прорезями для головы и рук. Вспомнилась картинка из школьного учебника по истории древнего мира: эллин в тунике. Но мало ли оригиналов в Одессе! Не дав мне опомниться, бородач, жестикулируя левой рукой, правой поддерживая обломок весла на плече, затараторил на непонятном мне языке. Речь какая-то «сюсюкающая». Я уловил знакомые слова: ялос, полис, понтос[4]. Грек, что ли? «Сосед! – окликнул я дядю Аркадия, копошившегося на другом конце двора под капотом «запорожца». – Вроде земляк ваш, потолкуйте с ним». Незнакомец направился к машине на приглашающий жест её владельца.

Я не ошибся: бродяга оказался греком. Наш автолюбитель приютил его в своей холостяцкой комнате. Днём он ни во дворе, ни в других местах не появлялся. Лишь однажды, ночью, когда я возвращался из общего отхожего места во внутреннем дворике, послышалось мне, будто скрипнула подвальная дверь и раздались торопливые шлепки подошв по плитам двора. Выглянул из арки – заметил в свете уличного фонаря знакомую спину под мешком–туникой, удалявшуюся в сторону моря. На кой ему это поломанное весло? Ненормальный, что ли?

И вот мы снова оказываемся лицом к лицу. Теперь я могу рассмотреть квартиранта дяди Аркадия. Глаза и складка губ выдают душевное напряжение – смесь отчаяния и надежды. Так, наверное, выглядят приговоренные к казни, до последнего мгновения не верящие в её неотвратимость. Прямая линия лба и носа – признак мраморных эллинов, но редкость у современных греков, в жилы которых две тысячи лет вливалась кровь варваров. Также редки сейчас у коренных жителей республики Греция серые глаза, чем отличались уроженцы Эллады в древности от своих средиземноморских соседей. Мой же грек был сероглаз, будто родила его Пенелопа от Одиссея. Я не случайно вспомнил именно эти имена, так как мой четвероногий спутник, всегда сохранявший дожье достоинство при приближении чужака, на этот раз двинулся ему навстречу, виляя хвостом и повизгивая, словно встретил давнего друга. «Ко мне, Аргус!», – подал я команду.

При виде собаки грек остановился, но не испугался, наоборот – радостно воскликнул: «Аргус?», протянул к собаке руки и залопотал ласково по–своему: «Сэ ленэ Аргус, мэ ленэ Одиссеус»[5]. Я догадался: грек представился псу именем Одиссеус. Вот так совпадение[6]! Часто общаясь с дядей Аркадием, я запомнил несколько понтийских слов[7]. Отсутствие мешочка в руках добытчика «презренного металла» наводило на мысль, что удача его сегодня не баловала. Попытка вызвать его на разговор не удалась. Грек ни слова не знал по–русски. Пытаясь понять меня, он пристально смотрел мне на губы, но только разводил недоуменно руками. Тогда я жестом показал на то место, где блестел на тёмном от влаги песке мой полтинник. Сильный испуг отразился на лице Одиссеуса. Он будто окаменел, потом медленно, словно к мине, приблизился к «находке», нагнулся к ней, осторожно прикоснулся пальцами. И вдруг радостно вскрикнул, выпрямился, и заплясал кругами, вовлекая в дикий танец Аргуса, размахивая над головой рукою с зажатым в кулак полурублём. В потоке выкрикиваемых им слов я разобрал только «охи» и «тетрадрахма». Первое слово значит «нет» на греческом языке, тетрадрахмой в Элладе называли, кажется, какую–то монету. Выходило, Одиссеус радовался, что его находка – не тетрадрахма? Или чему другому? Пляску свою он закончил, швырнув полтинник в мелкую волну, лениво набегающую на берег. Нет, не на добычу «тельца златого» вышел сегодня в такую рань мой странный сосед.

Успокоившись, он обернулся к своей Селене, уже бледной при солнечном свете. Было полнолуние. Лицо грека приняло прежнее выражение душевного расстройства. «Мэ синхорите»[8], услышал я тихий голос, и человек с обломком весла, обойдя скалу по мелководью, медленно, двинулся дальше вдоль пляжа, глядя себе под ноги.

Сказания старопечатного фолианта

Встреча с загадочным греком на границе дня и ночи не выходила у меня из головы, пока я «пас» детей на пляже. Вечером, передав подопечных бабушке, не удержался – перехватил дядю Аркадия во дворе. На мои окольные вопросы о его нечаянном жильце хозяин подземелья поведал, что неизвестный ему соплеменник попросил о крове на несколько дней. Откуда прибыл, не сказал. Сообщил лишь, будто здесь решается в назначенное кем-то время его судьба. Но сам целыми днями сидит в подвале, лишь ночью выбирается наружу, возвращается на рассвете. Да, странный человек.

Со двора я направился на второй этаж особняка. На одной лестничной площадке с коммуналкой располагалась отдельная квартира престарелой дочери архитектора. Средних размеров комната (с «кухней» за спинкой узкого дивана) была тесно обставлена книжными шкафами под лепной потолок. Старая дева Алексина Алексайовна, в чепце из чёрных кружев, в пенсне на шнурке от ботинок, охотно давала книги на прочтение любому просителю, не спрашивая ни имени, ни откуда он. Я нанёс поздний визит одинокой даме с целью разузнать всё о тетрадрахме, несколько раз помянутой Одиссеусом. Ровесница ХХ века сразу поняла, что мне нужно, и уверенно извлекла из шкафа в простенке между окнами потёртый фолиант чёрной кожи. С ним я устроился в салоне «запорожца», в тот час покинутого хозяином.

Издание 1876 года содержало были и легенды о старинных монетах, написанные художественным языком. Память меня не подвела: тетрадрахма, достоинством в четыре драхмы, была в античном мире одной из самых ходовых монет. Чеканилась, в основном, из серебра в крупных полисах Эллады и Великой Греции, в столицах эллинистических государств, позже и в Риме. Редко и в небольшом количестве некоторые монетные дворы выпускали в оборот золотые монеты с таким названием. По словам автора повествования находки античных монет не редкость от Геракловых Столбов до Инда. Клады и трюмы затонувших кораблей чаще всего наполняет афинская чеканка.

Я медленно листал фолиант, вчитываясь в текст там, где замечал слово «тетрадрахма». Так дошёл до рассказа о монете Неоптолема, царя Эпира. Она оказалась связанной с именем, занимавшем меня весь день, – Одиссеус. Да, именно так (не Одиссей) называл автор книги о древних деньгах героя гомеровых эпосов. Но чтобы не запутать своего читателя, впредь буду именовать Одиссеусом того, кто представился маминому Аргусу этим именем. А Одиссеем пусть остаётся литературный персонаж.

До того памятного вечера я полагал, что приключения Одиссея закончились возвращением домой. Помните, как он расправился с женихами своей жены, решившими, что муж Пенелопы, вдовы с завидным приданным, давно погиб? Оказалось, кроме Гомера, о царе острова Итака в Ионическом море писали и другие авторы. У каждого из них самый известный в мире морской бродяга последние годы своей жизни проживает по–разному. По версии одних, он был убит младшим сыном. По другим свидетельствам скончался в свой срок мирно на греческом юге, в Аркадии. Фолиант из библиотеки Александридиса содержал историю последних приключений героя Троянской войны. Пересказываю её.

Даже для царя не могло остаться безнаказанным убийство знатных женихов. Их родственники выбрали третейским судьёй владыку соседнего Эпира. Мудрый Неоптолем вынес вердикт, как говорится, «и нашим, и вашим». Он обязал сородичей неудачливых претендентов на руку Пенелопы возместить моральный ущерб, нанесённый жертве многолетних домоганий. А крутой мститель, передав власть наследнику Телемаху, обязан был отправиться в изгнание дорогами суши на морской берег страны Аркадии и там принести богатую жертву Посейдону, своему вечному недругу, чтобы бог морской пучины смилостивился наконец.

Сурово напутствуя Одиссея, царь Эпира вручил осуждённому на новое скитание весло и золотую монету. Первое будет напоминать изгнаннику о конечной цели. Золотая монета, отчеканенная в единичном экземпляре, предназначалась Посейдону. Древние авторы описали её. Это была тетрадрахма с профилем Зевса на одной стороне, с изображением пучка молний – на другой. Такими знаками помечены и дошедшие до нас серебряные тетрадрахмы Эпира. В конце беседы Неоптолем огласил условие: если брат хозяина Олимпа примет жертву, значит, Одиссей может нанять корабль для возвращения домой. А не примет, в чём изгнанник лично убедится в первое полнолуние после принесения жертвы, то отверженному останется выбрать для себя смерть, достойную представителя царского рода.

Фантастика и реальность

Дочитав до этих строк, я почувствовал головокружение, будто меня подхватил горячий вихрь и унёс в какую–то другую жизнь. Это состояние длилось недолго. Когда я очнулся от наваждения, мне показалось, что у меня есть ключ к самой удивительной из тайн, прикоснуться к которым мне приходилось раньше.

В тот день, в полуденный час, когда дети резвились на пляже и в воде, ко мне подбежал Алёшка: «Пап, смотри, я медаль нашёл». Сын протягивал мне какой–то плоский кружок жёлтого цвета, источенный по краю. Я взвесил на ладони: не пластмасса, похоже, металл, вроде латуни. С обеих сторон выступы и вмятины. Наверное, какой–то торговый знак, лейбл, как теперь говорят. Рассматривать было некогда: Ольга, почуяв свободу, рванула с подстилки на песке к воде. Я сунул находку сыну: «Выбрось эту дрянь!». И бросился вслед дочери.

Теперь за полночь, когда дети угомонились на разложенном диване, а мама улеглась возле них, я порылся в Алёшкиных вещах. Среди ракушек и морской гальки, других пляжных «реликвий» оказался спичечный коробок с той «медалью». Чтобы не потревожить спящих, я поставил на стол чемодан торчком и за этой ширмой зажёг настольную лампу. Промыл в миске зубной щёткой находку сына. Стали более рельефны на ощупь выступы и вмятины по сторонам металлического кружка. Он совпадал по диаметру с пятикопеечной советской монетой, но был тяжелей. В ярком боковом свете обрисовался бородатый профиль. Бог или царь? На обратной стороне отчеканено будто бы веретено. Нет, пучок стрел. А может, молний? Точно, молнии. Значит… Значит, на аверсе изображён Громовержец, владыка Олимпа. Это не торговый знак и не медаль. Это…

«Спокойно! Спокойно!», – приказал я себе и, старясь унять сердцебиение, принялся разбирать при помощи маминой лупы буквы выше и ниже главного атрибута Зевса. «Омега» и «П» подтверждали греческое происхождение изделия. Наконец смог прочесть: «апеиротан». Что-то знакомое. Заглянул в фолиант. Там это слово переведено на русский язык как название жителей Эпира, эпироты. Сомнений не оставалось, Чёрное море несколько часов назад подарило моему сыну денежный знак, отчеканенный в столице той самой страны, к царю которой знать Итаки обратилась с просьбой быть третейским судьёй после побоища, устроенного хитроумным конструктором Троянского коня. Хотя монету нельзя было назвать серебряной, я решил: пусть будет моя находка тетрадрахмой. Да, цвет чеканного изделия исключал серебро. А латунь, блеском похожую на золото, впервые получили, много позже Троянской войны, римляне при сплаве меди и цинковой руды. Тогда остаётся одно: у меня в руках… Золото!

Это умозаключение возбудило меня ещё больше. Но не свалившимся нам на голову богатством. Какое богатство в 10–15 граммах сатанинского металла?! Ошеломило само открытие. Ведь благодаря книжнице–соседке мне стало известно, что золотая тетрадрахма существовала всего в одном экземпляре, что эпирский царь Неоптолем вручил её Одиссею перед отправкой в изгнание. Но как она попала на северную окраину античного мира? И по замыслу каких таинственных сил редчайшая монета оказалась в чужих руках, хотя была предназначена если не всесильному богу моря, то Одиссею? Произнеся мысленно это имя, я вспомнил об Одиссеусе. Где он сейчас? Почему ищет какую–то свою тетрадрахму на морском берегу? Но скорее, судя по его с Аргусом радостной пляске на рассвете, не ищет, а страстно желает не найти её, видя в этом какой-то знак судьбы.

За ночь я не сомкнул глаз. Сопоставляя события последних дней, задавал вопрос за вопросом, не получая ответов. Ошеломляло множество совпадений. Кем на самом деле является таинственный жилец маминого соседа? Случайно ли он тёзка неистового скитальца, жившего в незапамятные времена Троянской войны? И случайны ли другие совпадения в этой необъяснимой истории? Из совпадений назову два берега Аркадии, разделённые сотнями километров. Добавлю к ним имя участника этой таинственной истории, приютившего бродягу. Ещё необъяснимые сближения: город Одесса и герой самых известных эпосов Одиссей, весло на его плече, наконец, радостная встреча человека с собакой, имя которой сегодня и тогда – Аргус. Неспроста, видимо, грозный ответ Посейдона на жертву смертного человека, назначенный в полнолуние, совпал более чем через 3000 лет с полнолунием же, когда я встретил у моря своего современника Одиссеуса, а через несколько часов мой сын нашёл золотую тетрадрахму царя Эпира.

Оставаться в замкнутом пространстве я не мог. Позвав дога, спустился во двор, но и там не мог усидеть на лавочке у входа в подвал. Дверь, ведущая в жилище дяди Аркадия, была приоткрыта. Видимо, его гость отправился с неизменным веслом в ночной обход пляжей одесской Аркадии, пользуясь полной луной в чистом небе. Бедняга Одиссеус, не повезло ему. Я представил себе самое невероятное: мифический Одиссей и ныне живущий Одиссеус – одно лицо. Ведь олимпийские боги могли сделать героя Троянской войны бессмертным. Тогда у него больше, чем у нас с сыном, прав на золотую монету царя Эпира, которую Посейдон не принял. Но ведь отвергнутый предмет в руках жертвователя значит для него смерть. Получалось, 30 с лишним веков назад Одиссей по какому–то капризу богов не обнаружил в определённом ему месте, в назначенное новолуние золотую монету и вправе был сделать вывод, что его жертва принята. Но почему он не вернулся на Итаку, а остался в Аркадии, где построил, если верить древним авторам, храм Посейдону и дожил земные дни неподалёку от него, так и не ступив больше ни разу на борт судна? Видимо, какие–то сомнения одолевали скитальца.

Мысли, переполненные таинственной находкой сына, приняли иное направление. До этого мне в голову не приходило обдумать одну из версий древних авторов. По ней последнее странствие изгнанника с острова Итака завершилось в Аркадии. Никто никогда не сомневался, что подразумевается область на полуострове Пелопоннес на юге Балканского полуострова. Не слишком ли лёгкое наказание для массового убийцы своих высокородных подданных – покрутиться неподалёку от родного острова? А если Неоптолем отправил его в другую Аркадию, на северном берегу Понта Эвксинского[9]? Ведь греки колонизировали его в незапамятные времена, перенося из прародины на новые места близкие сердцу названия. Чтобы не сердить владыку моря, своего давнего недруга, Одиссей путешествовал посуху.

С этими мыслями, ведя на поводке Аргуса, я направился к морю.

Когда электрические огни переулка остались за спиной, а каменную дорогу сменила тропа, ведущая извивами вниз по склону между купами чахлых олив, путь наш стали освещать естественные ночные светильники. Первозданный пейзаж – береговая круча, звёздное небо над ней, море под ним. То же самое мог видеть и человек, спускавшийся здесь, в такую летнюю ночь полнолуния и 3000 лет назад. Я включил на полную мощность своё воображение и стал вживаться в образ древнего обитателя этой местности. Будто бы мы с Одиссеем давние знакомцы. Со мной Аргус Второй, молодой дог чёрной масти. Я завёл его, чтобы сделать приятное царю–изгнаннику, тоскующему по своему старому четвероногому другу, сердце которого не вынесло радости при встрече с хозяином, когда тот возвратился на Итаку под видом нищего. Представил себе, что Одиссей в последнюю ночь новолуния с особым вниманием обходит аркадийский и прилегающие к нему пляжи, надеясь на лучшее. Сейчас я облегчу его муки неопределённости. Хотя находка моего сына закрывает Одиссею обратный путь, однако позволяет ему избежать смерти, так как приговор Неоптолема теперь можно трактовать в пользу осуждённого. Ведь Одиссей не по своей вине, а по вине богов не мог лично убедиться, что его жертва оказалось зряшной. Недобрую весть он получит от меня, невольного посредника. Я успокою его и помогу принять единственно правильное решение: остаться здесь навсегда, умилостивив неумолимого бога постройкой храма в его честь. Редчайшая монета стоит мешка золотых самородков. Спичечный коробок у меня в кармане.

Действительность разрушила мои планы: наш Одиссеус к восходу солнца так здесь и не появился. Аргус несколько раз убегал в сторону Аркадии, возвращался к скале, озираясь, всем своим видом выдавая разочарование. Постепенно я выходил из роли надуманного героя сочинённой мною на ходу трагедии в подражание древним авторам. Пора было возвращаться домой.

В ожидании Одиссея

Обычно в этот ранний час двор был пустынным, но в то утро жильцы дома толпились возле арки. Над толпой возвышался седой ёжик дяди Аркадия. Мы с Аргусом протолкнулись к нему. В одних шортах, краснея спиной, он стоял лицом близко к стене, где я несколько дней тому назад столкнулся с незнакомцем, сжимавшим в руке обломок весла. В тот же день наш мастер на все руки заделал трещину. Теперь она вновь выделялась на штукатурке рваной кровавой раной. Под ногами хрустели бурые обломки кирпича. «Полюбуйся, – сказал дядя Аркадий, заметив меня – опять мне работы на день. Никак не сяду за руль». Но меня сейчас больше интересовало другое: «Одиссей… То есть ваш жилец вернулся?». – «С полчаса как появился. Я увидел его в окно. Но он всё не спускался. Тут я услышал треск, будто землетрясение началось. Выбежал – пыль столбом. Чёрт бы побрал этого… этого вёсельщика!». Старожил особняка, видно, подозревал какую–то связь между исчезновением его жильца и трещиной в стене дома.

Я не стал развивать эту тему с убеждённым реалистом. И своими предположениями ни с ним, ни с кем не делился все последующие годы. Кому хочется выглядеть сумасшедшим! Но именно эта трещина убедила меня в том, что литературный Одиссей, имевший живой прообраз во времена Гомера, и мой современник, которого я видел своими глазами на расстоянии вытянутой руки, – одно и то же лицо. Да, да, не улыбайтесь скептически! Я говорил с серьёзными физиками. Один молодой разработчик «теории струн» предположил, что я стал свидетелем частного случая, который произошёл в результате сбоя в ритме космического времени, отмеченного приборами летом 1979 года. Одиссей в последнем своём скитании сошёл с повозки именно в Аркадии причерноморской. Но тогда то место было открытым. А в моё время здесь уже не один десяток лет возвышался большой дом. Вот вам и объяснение трещины в его стене, появившейся в названный день, и вновь, после её заделки, несколькими днями спустя. Внезапное исчезновение изгнанника во дворе дома в Пролетарском переулке Одессы не значит, что он покинул северную Аркадию. Он просто выпал из нашего времени, для него случайного, когда течение времени вновь упорядочилось и всё сущее вернулось на свои места. Нашего гостя, когда он проходил вдоль участка стены между аркой и входом в подвал, затянуло в то место, откуда он появился.

Позже я получил подтверждение, что Одиссеус (а может быть Одиссей, не исключён и гибридный – Одиссей–Одиссеус) действительно остался в одесской Аркадии. Спустя несколько лет после описанного мной случая археологи обнаружили на возвышенном месте при спуске в аркадийский лог остатки античного храма. На одной из глыб фундамента чья–то рука вырезала «Одиссеус Посейдону». А некрополь рядом расщедрился на урну с обгорелыми костями. На ней разобрали несколько букв, выцарапанных острым предметом. Они складывались в имя Одиссей.

Под золотую тетрадрахму царя Эпира я приобрёл соответствующий ларец, в капитальной стене домашнего кабинета сделал надёжный сейф. Ежегодно, в день обретения этого сокровища, когда мой дом засыпает, я открываю на откинутой крышке секретера ларец, переношу на лист чёрной бархатной бумаги бесценный кружок. В тишине, в направленном сверху и слева свете люминесцентной лампы оживает чеканный профиль владыки богов и людей. Он смотрит вправо. В той стороне сгустились тени. Если присмотреться и прислушаться, можно различить лица и фигуры, предметы, постройки и ландшафты, услышать звуки речи, механизмов и природы. Что я и делаю часто при работе над рукописями. Передавать государству или продать свою одесскую находку нумизмату я не намерен. Уникальнейшая в мире монета мне не принадлежит. А вдруг вновь что–нибудь случится со временем, и меня посетит коренастый грек с веслом на плече?

Кстати, кто-то настойчиво звонит в наружную дверь. Пойду, открою.