ЧЕРВОТОЧИНА. Рассказ был напечатан в журнале «Смена» в мае 1926 года, № 10; затем опубликован в сборнике «Лазоревая степь», Новая Москва, М., 1926; затем отдельным изданием в Госиздате, без даты; затем в сборнике « Донские рассказы», Московский рабочий, М., 1929; затем «Донские рассказы», ЗИФ, М., 1930.
Ещё один рассказ о трагической судьбе комсомольца Степана, который оказался червоточиной в семье домовитого хозяина и его сына Максима, взял быков для Прохора, наложили сена , а сами легли спать. Проснулись - быков нет. Приехал хозяин и Максим и отомстили за пропажу быков: Максим вилами убил Прохора, а хозяин – Степку.
А быки ночью вернулись во двор.
МАКСИМ, брат Степана, двадцатидевятилетний казак, справный и домовитый. Едко подшучивает над Степаном, который отказался креститься перед застольем,ходит в клуб, высказывает надежду, что, может, Степка какую-нибудь должность из-за комсомола получит.
«Ерундовская власть. Нам, казакам, даже вредная.Одним коммунистам житье, аты хоть репу пой…Такая власть долго не продержится. Хоть и крепко присосались к хлеборобовой шее разные комсомолы, а как приспеет время, ажник черт их возьмет!» В германскую войну Максим участвовал в подавлении рабочего бунта, одному из рабочих Максим вдарил плетью, « а он – копырь и упал коню под ноги…А бабья этого лошадьми потоптали – штук двадцать.Ребята осатанели и уж за шашки взялись…» Степан пожалел, что такого гада, как Максим, не шлепнули. «Собака ты! Каин!» - крикнул Степан. И тогда Максим использовал свою мощь и силу – избил Степана так, что « от каждого удара захватывало дыхание , звон колол уши, из глаз текли слезы». Максим уговаривал отца говорить не полную правду статистику , чтобы не платить большого налога, сказать надо семь десятин, а не двадцать. Так Яков Алексеевич и сделал, но Степан поправил отца и сказал, что засеяли двадцать десятин.
СТЕПАН, комсомолец, любит говорить правду, полон противоречий, отказывается креститься, то все-таки под давлением отца креститься. Степан видел и чувствовал, что отец что-то замышляет против него, он человек не глупый, насильно давить не будет. Но своего часа дождется. Семья откололась от Степки, « Сторонились и чуждались, словно заразного, стал вроде чужим. А комсомольцы упрекали Степана: « Обуздай отца, Степка. Ведь он разоряет бедноту. Скупая под весну за бесценок сельскохозяйственные орудия. Стыдно!» Но Степан ничего не мог поделать с отцом. А отчуждение переходило в злобу, а злоба в ненависть. «Кусок застревал у парня в горле , непрошенные слезы жгли глаза. Валом вставало глухое рыданье».
Однажды Степан вмешался в хозяйственные дела: Прохор Токин попросил у Якова Алексеевича быков сена перевезти, отец не давал, а Степка просто потребовал дать Прохору быков. Отец согласился, но быков дал Степану, чтобы они вместе с Прохором привезли это сено. Так оно и случилось, но ночью быки пропали, а оказалось, что быки ночью ушли домой. За что Степан и получил смерть от рук отца, а Прохор – от вил Максима.
ЯКОВ АЛЕКСЕЕВИЧ, бывший кулак, но ,почувствовав перемены, стал крепким середняком.«Яков Алексеевич – старинной ковки человек:ширококостный, сутуловатый; борода, как новый просяной веник, - до обидного похож на того кулака, которого досужие художники рисуют на последних страницах газет. Одним не схож – одежей. Кулаку, по занимаемой должности, непременно полагается жилетка и сапоги с рыпом, а Яков Алексеевич летом ходит в холщовой рубахе, распоясавшись и босой. Года три назад числился он всамделишным кулаком в списках станичного Совета, а потом рассчитал работника, продал лишнюю пару быков, остался при двух парах да при кобыле, и в Совете в списках его перенесли в соседнюю клетку – к середнякам. Прежнюю выправку не потерял от этого Яков Алексеевич: ходил важной развалкой, так же, по-кочетиному, держал голову, на собраниях, как и раньше, говорил степенно, хриповато, веско». Но даже в этой домовитой семье появилась червоточина – Степан вступил в комсомол. Все перед обедом крестились, а Степан не крестился, стоял возле притолоки, заложив руки за спину.
« - Ты человек? – помолившись, спросил Яков Алексеевич.
- Тебе лучше знать…
- Ну, а если человек и садишься с людьми за стол, то крести харю. В этом и разница промеж тобой и быком. Это бык так делает: из яслев жрет, а потом повернулся и туда же надворничает.
Степка направился было к двери, но одумался, вернулся и, на ходу крестясь, скользнул за стол». Когда Максим избил Степку за оскорбление, отец «задумчиво мял бороду, хмурился, поглядывая на мокрое от слез лицо старухи».
Яков Алексеевич раньше всех был на поле, Максим ругал отца, что так рано выгнал их на работу. «Сена набрал Яков Алексеевич на две зимы. Хозяйственный человек он и знает , что на провесне, когда у безтягловых скотинка с голоду будет дохнуть, можно за беремя сена взять добрые деньги, а если денег нет, то и телушку-летошницу с база на свой баз перегнать.Вот поэтому – то Яков Алексеевич и вывершил прикладок вышиной в три косовых. Злые люди поговаривали, что и чужого сенца прихватил ночушкой Яков Алексеевич, но ведь не пойманный – не вор, а так мало ли какую напраслину можно на человека взвалить…»
И статистику Яков Алексеевич все подсчитал: « - Жита две десятины,- на левой его руке палец пригнулся к ладони, - проса одна десятина , - согнулся другой растопыренный палец, - пшеницы четыре десятины…». Но Степан напомнил отцу , что он запамятовал назвать еще один клин пшеницы , всего двадцать десятин. Так статистик и записал. А тут история с пропавшими быками. «Яков Алексеевич с разбегу ударил побелевшего Степку и повалил его наземь.
- Убью!.. Зоб вырву !..Признавайся, проклятый: продал быков?! Тут, небось, купцы…ждали…Через это и охотился за сеном ехать!...Го-во-ри!..»
Яков Алексеевич умело бил Степку под сердце. А быки, повторяю, оказались дома.
Образ Якова Алексеевича чем-то существенным напоминает образ Якова Лукича Островнова из романа «Поднятая целина». Может, и названы они одинаково – Яковами…