Время без перерывов убеждает: даже те писатели, которые долго были признанными властителями дум, мощно влияя на общественное сознание, в конечном итоге нередко оказываются правы далеко не во всём. Яркий пример - Максим Горький. Он сам в немалой мере может служить иллюстрацией своей мысли: «В глубоко ответственной работе литераторов аксиоматичность, догматизм и вообще "кустарное" производство бесспорностей неизбежно ведёт к ограничению, к искажению смыслов живой, быстро меняющейся действительности».
Для преодоления этого греха писатель рекомендует стремиться к тому, «чтоб литература вошла в более тесное и непосредственное соприкосновение с жизнью».
Усилием воли, творческой самодисциплиной, а более всего - характером самой жизни своей любому литератору по силам в доступной мере следовать совету классика. Но есть свойство, которое, в сочетании, разумеется, с необходимым художническим мастерством, выделяет настоящего писателя среди прочих пишущих людей, не достигаемое никакой учёбой, никакими, сколь угодно настойчивыми и долгими, стараниями. Редкое это свойство - умение заглядывать за горизонт, беспокойный, не всегда даже безопасный дар видеть в реалиях сегодняшнего дня лики и рожи дня завтрашнего.
Хороший русский поэт и замечательный журналист из Уссурийска Валерий Кузьмин обладал этим даром. Он проявился даже в, казалось бы, камерных, чисто лирических произведениях, написанных в годы, когда подавляющее большинство сограждан будто провалились в темноту и, бросив всё, чем прежде гордились и дорожили, с детской доверчивостью побрели за слепыми или цинично лживыми поводы-рями. Это стало началом эпохи, о которой с полным правом можно сказать всё теми же словами М. Горького: «Думать о смыслах видимого - нет времени, человек кружится в тесном плену мелочных забот о себе, об удовлетворении своих физиологических потребностей, своего самолюбия и стремления занять в жизни более удобное место».
А Валерий Кузьмин пишет стихотворение «Верность»:
Друг другу мы нужны, казалось,
А оказалось - не нужны.
Не осень - сердце осыпалось
И отсыпалось до весны.
В дожде - в неравном поединке
Дрожали солнце и вода.
Лукавый голос на пластинке
«С тобой я буду, - пел, - всегда.»
Гремели новые витии.
Ораторствуя с высоты,
Тобой клялись они, Россия,
Тобою затыкали рты!
Но все мы (сколько нас осталось)
Тебе, единственной, верны.
Мы не нужны тебе, казалось,
Оказывается - нужны!
Теперь, когда уже много-много людей, наконец, разглядели то, что Валерий Кузьмин как-то незатруднительно увидел в пору почти всеобщей нашей незрячести, прочесть это стихотворение достаточно легко. Не станем отвлекаться на комментарий, чтобы разжевать смысл, прежде, вероятно, не всем и не сразу доступный, но сейчас, кажется, никого уже не способный застать врасплох. Он, этот смысл, станет ещё очевидней, если сравнить с «Верностью» стихотворение другого автора, опубликованного рядом с Валерием Кузьминым на развороте антологии «Сто лет поэзии Приморья». Два поэта - ровесники, живущие в одном времени, на одной земле, но как разительно они отличаются! Разница начинается уже с названий.
Паруса
Таял день. Охрипших улиц
Приутихли голоса.
Вдруг над бухтой встрепенулись,
Развернулись паруса!
Чайка будто бы летела -
Увлекала за собой
Полупризрачное тело
Бригантины голубой.
Шёл корабль, едва касаясь
Замазученной воды,
Шёл, косыми парусами
Рассекая чёрный дым.
Он летел легко, как песня
О романтике морей,
Шёл он курсом неизвестным,
Удалялся всё быстрей.
И растаял там, где небо
Спит у моря на волне.
Был корабль, а может, не был?
Может, он приснился мне?
Что в этом стихотворении, кроме «замазученной воды», является неравнодушным свидетельством места и времени его появления на свет? Даже если под микроскопом поищем глубокого содержания или хотя бы тайного намёка на пресловутую актуальность, допустим, в чёрном дыме, придётся признать: дым во все времена - чёрный, это как раз нормально: если он становится, скажем, зелёным или жёлтым, не исключено, что нам срочно требуется противогаз.
Ничего нет плохого в бесчисленных бригантинах и парусах поэзии, но далеко не всегда они совпадают с болями и радостями жизни здесь и сейчас, которыми неизбежно поверяется слово художника. Разве не могли быть эти конкретные паруса подняты где угодно и век спустя, и два века назад?
Однако едва ли кто-то имеет право упрекать автора, что он пишет так, как пишет. Немногим, очень немногим открывается то, до чего не способна без целеуказаний со стороны дотянуться взглядом великая рать стихотворцев. И немало таких, кому не в состоянии помочь даже самые своевременные и точные целеуказания.