«По Российскому государству, спасённому всенародным подвигом от нашествия Наполеона, проходили годы девятнадцатого века.
В тысяча восемьсот двадцать четвёртом зима выдалась с крепкими прихватами лютых морозов, и в добавок ко всему после Николы Зимнего зачастили метели.
По рассказам простого люда, они, как окаянные черти, завивая хвосты в кольца, водили буранные хороводы, переметая тароватые снега по необъятности русской земли»...
Так начинается книга «Косая мадонна» Павла Александровича Северного. Когда читала - за окном хороводили бураны двадцать первого века, заставляя проводить исторические параллели. После Наполеона мы отразили ещё не одно вторжение, поднялись и, казалось, ясно объяснили миру: не ходите на Россию. Но Цивилизация Потребления захватила умы и растлевает души наших детей, цинично ждёт, когда уйдёт поколение их дедов и отцов - детей Великой Победы. Кое-кому хотелось бы: последней победы великого народа...
На два века опережает время печальный Гоголь, выговаривая в книге Жуковскому: «Привилось к нам раболепство перед иноземщиной, даже навозец готовы похваливать, если он заграницей попахивает. Заводится у нас потеря национальной гордости. От знати она заводится, а там, глядишь, и в разум простого народа западёт, а без сознания национальной гордости и врага можно на свою землю допустить, а ведь врагов у нас уйма, все мечтают к нам за хлебушком лезть».
Одна надежда: коль ходит история по кругу, может, и подвиг всенародный повторится. Если будет народ. Если будет история.
Книга «Косая мадонна» стала для меня открытием.
Таким же открытием стал её автор. Павел Александрович Северный (1900-1981), сын горного инженера барона фон Ольбриха, один из лучших писателей «русского Шанхая», автор почти полутора сотен произведений различных литературных жанров.
Во Владивосток книгу привёз сын писателя Арсений Павлович Северный, на восьмом десятке лет совершивший тайный от жены (чтобы не беспокоилась) перелёт из Москвы в наш город, желая рассказать о творчестве отца, которое собирал и хранил всю жизнь. Привёз Арсений Павлович и другие книги, не менее интересные, но обо всех сразу не расскажешь. К тому же, «Косая мадонна» была подарена и подписана мне лично. Увидевшая свет в виде небольшой повести в 1934 году и претерпевшая второе издание в 1940, будучи дополненной и переработанной автором, сегодня эта книга вышла в России тиражом в тысячу экземпляров, попав в руки избранных и особых счастливчиков. Я - счастливчик! Арсений Павлович - человек достойный отдельного повествования. Не написавший ни одной собственной художественной строчки, он оставляет в душе глубокую благодарность за живой неутомимый пример сыновней преданности литературному делу отца.
Высокий, худой, энергичный Арсений Северный появился во Владивостоке благодаря журналистской настойчивости Анны Тарабриной и спонсорской помощи Ивана Шепеты. Мы с Владимиром Тыцких узнали его в аэропорту по условленной вязаной шапочке с надписью «ИЮКѴѴАУ» и коробке с книгами, перетянутой лентой «Роспечати». Он сразу заговорил о деле, удивляя сочетанием открытости, юмора и педантичности, а также готовностью без отдыха приступить к знакомству с городом.
На следующий день в библиотеке имени Горького звучал из прошлой жизни записанный на диск голос писателя. На полочках стояли, изданные сыном Арсением, книги, с фотографий смотрел обаятельный человек с интеллигентным взглядом, не подозревающий, что будет надолго забыт Россией. Страной, уничтожившей в революционном броске к всеобщему счастью его отца и сестёр. А он, выживший чудом россиянин из знатной немецкой семьи, отдаст России свой удивительный талант, сохранит для нас подлинно русский язык поразительной художественной силы. Рядом с книжками - портрет жены, необыкновенной женщины из рода Карла Генри Купера, хорошо известного Владивостоку. На месте гостиницы Купера на улице адмирала Фокина (бывшей Пекинской) сегодня стоит ресторан. К достоинству его владельцев, здесь берегут историю здания, начавшуюся в девятнадцатом веке. Панорама старинных фотографий с историческими комментариями встречает посетителей. Могу только догадываться, что чувствовал Арсений Павлович, оказавшись в этом молчаливом историческом пространстве, ничего не знающем о нём самом. В этих стенах он будет задумчиво вспоминать о маме. Хозяин пригласит нас на маленькую экскурсию по залам. Уходя, Арсений Павлович скажет: «Извините за беспокойство. Всего вам доброго». Молодые красивые девчата из персонала тепло улыбнутся вослед.
На встрече он с нежностью и трепетом, под конец устало, поделится воспоминаниями об отце, его творчестве, о жизни семьи в эмиграции и в России. На вопрос аудитории честно признает отсутствие в нём самом какого бы то ни было писательского таланта. Я буду слушать и восхищаться его талантом сыновним.
Вернувшись в Москву, Арсений Павлович обнаружит потерю той самой, любимой, шапочки, а после будет журить меня за задержку обещанных фотографий мыса Купера, за редкие выходы на связь, за нелюбовь к длинным письмам.
Я тем временем буду осмысливать его приезд, его неотступность. И дважды прочитанную книгу, которая определённо есть книга о днях сегодняшних. Кто-то, не читая, возможно, возразит: что может быть современного в книге о Пушкине и его скучающей «мадонне»? И что ещё можно написать о поэте?
И всё-таки - снова Пушкин! По-моему, это единственное, что в России безусловно и несомненно. Разве что ещё Михайло Ломоносов... В империи, в стране Советов и в нынешней непонятной России Пушкин был и есть «наше всё», и как бы мы ныне ни жили, как бы ни оступались, мир, может быть, многое нам простит потому, что у нас есть ОН. Да и мы не озлобимся, осенённые его гением, многократно спохватимся, усовестимся и захотим быть достойными его имени. Два с лишним века живём при нём и дивимся из поколения в поколение его неизбывности.
О Пушкине - это всегда о России. Значит, о нас. Книга «Косая мадонна» именно такая. В ней можно проехаться в экипаже по широким просторам державы, прогуляться по скучающей дворянской Москве, застыть у Новодевичьего монастыря, который «был безмолвным свидетелем всех важнейших событий в государстве, всех пробушевавших гроз, ураганов и пожаров, всех потоков русской и вражьей крови... О стены Новодевичьего в бессильной ярости раскалывались конские и людские черепа во время татарского нашествия...» Над пенными потоками разлившейся Невы предстанет читателю холодный ветреный Санкт-Петербург - город, в котором живут на костях «потомки славных и ненавистных предков, потомки притеснителей и притесняемых, меняя покрой одежды по желанию царей, перенимающих заграничные моды... »
На наших глазах покроются осенним золотом аллеи Михайловского и Тригорского, огонь от пушкинского камина будет метаться и быстро согревать комнаты. На столе поэта в одну из ночей вырастет ворох скомканных бумаг, а под утро мы снова услышим скрип пера, став свидетелями рождения гениальных строчек и... рванём навстречу, чтобы выказать своё восхищение.
То ли мы с ним, то ли он с нами рядом. Подлинно народный, уставший от офранцуженного русского, бегущий светского общества, Пушкин дерзкий и растерянный, Пушкин в его последнюю ночь...
«Да какой же он патриот», - скажут (видимо, впопыхах) мои собеседники в небольшом владивостокском кафе. Это - о Пушкине. Для меня - не просто неожиданно - дико. Тоже и о книге. Один из вкушающих кофе назовёт книгу попсой, добавив при этом: «Правда, я её не читал». Мне припомнятся из «Косой мадонны» слова «непатриотичного» Пушкина, услышавшего первую русскую оперу: «Господи, да осознаёте ли вы сами, удивительный Глинка, что за музыку рождаете на родной земле? Это рождение чуда о напевности русской души... Есть в России великие музыканты. Всё у нас есть, только ещё не отыскано... Верю, заставите Европу услышать русскую музыку. Пусть у них есть Бетховен, Моцарт, а у нас будет Глинка».
В 210-ю годовщину поэта писатель из Пскова Валентин Курбатов напишет: «Если бы не стыдиться великих слов (а нас отучают от них, потому что лучше нас знают, что великие слова - это зеркало великого сознания), можно было бы сказать, что это было лицо России перед Богом».
Такой у нас разный Пушкин.
Когда-то Вячеслав Протасов написал красивые строки, с которыми не хотелось соглашаться: ...А уроки надо брать у горя. Счастье не научит ничему.
Сегодня в книге «Косая мадонна» я нашла важные для меня пушкинские слова: «Говорят, что несчастье - хорошая школа, может быть. Но счастье есть лучший университет. Оно довершает воспитание души, способной к доброму и прекрасному... » (из письма Нащёкину).
Мне дорог свет этой пушкинский мысли. Теперь я не сомневаюсь, зачем на Земле бывают счастливые люди.