1. Подрыв позиций РПЦ.

1. Подрыв позиций РПЦ. После неудачи свергнуть са­модержавие путем прямого натиска активность либераль­ной общественности в послереволюционное время скон­центрировалась на критике РПЦ. Крайне правая пресса подчеркивала, что «изменниками» удар наносится по пра­вославию, что может привести к изменению вектора на­ционального самосознания и менталитета народа, отказу от стародавних ценностей. «Цель их — разрушить, осме­ять веру, разрушить и другие цепи государственного быта, который верою держится», — подчеркивал архимандрит Макарий на Монархическом съезде русских людей в сен­тябре 1909 г.[i]Это не было случайным: для упразднения монархии необходима ликвидация главного историческо­го условия ее существования — православности социума, изменение вектора духовно-нравственных ориентиров, иначе говоря, духовный переворот со сходом с право­славных рельсов на западную систему ценностей[ii]. Под­рыв православия неизбежно привел бы к формированию духовного вакуума, который заполнился «множеством новых политических и религиозно-социалистических лжеучений»[iii]. Последние рассматривались как формы религиозных верований и определялись как «опаснейшие ереси», имеющие все признаки оных, с которыми следует бороться прежде всего церковным миссионерам[iv]. Черно­сотенная газета «Земщина» настаивала на необходимости учреждения в структуре РПЦ особого миссионерского ведомства, специализирующегося на борьбе с новоявлен­ными псевдорелигиями — социализмом, либерализмом, космополитизмом и жидомасонством[v].

По мнению правомонархистов, структурированная в политические партии интеллигенция не только представ­ляла опасность как источник негативного идеологиче­ского влияния на верноподданные слои общества, но и в своих попытках ликвидации первенствующего положения РПЦ посредством реализации антицерковных реформ. Крайне правые проводили исторические параллели, ука­зывая на то, что падение монархий в Европе началось с подрыва церковных позиций. В утверждении этой мысли они опирались на документы политических противников. В мае 1911 г. «Русское знамя» приводило цитату из «Про­токолов сионских мудрецов»: «Священничество гоев мы позаботились дискредитировать и этим разорить его мис­сию, которая могла нам препятствовать. С каждым днем влияние священников на народ падает, всюду провозгла­шается свобода совести: следовательно, какие-то годы от­деляют нас от момента полного крушения христианской веры, самой для нас опасной противницы по историям о духовном мире и будущей жизни»[vi].

Тезис о предшествующих трансформациях в мировоз­зренческой сфере политическим преобразованиям была сформулирована русскими консерваторами еще в сере­дине XlXв. В частности, Ф. И. Тютчев в датированной 1849 г. статье «Римский вопрос и Папство» писал: «В те­чение трех веков историческая жизнь Запада была не что иное, как непрестанный натиск на все, что еще было хри­стианского в составе старого западного общества. Этот труд разрушения был долог, и прежде чем свалить учреждение, понадобилось подточить их связующую силу, их цемент — христианское верование. Тем и приснопамятна Француз­ская революция, что она открыла новую эру: восшествие антихристианской идеи на степень политической власти, вручила ей управление гражданским обществом»[vii].

Развитие либерального и революционного движения в России шло в том же направлении — постепенном под­рыве позиций РПЦ как основы государственного поряд­ка. «Все люди, верные самодержавному царю и родине, должны ясно видеть, что враг наносит страшные удары именно в корень дерева — Святое Православие», — писало «Русское знамя»[viii]. Планы левого лагеря по революциони­зированию народа в сентябре 1909 г. лаконично раскры­ла черносотенная газета «Колокол»: «И прежде всего она направлена против православия, ибо левые увидели, что можно сбить русского мужика с доброго пути, подбить его на грабежи, на поджоги, но нельзя идти против его веры; как пошли, так революция получила отпор. Следователь­но, нужно прежде всего разрушить веру, развратить мужи­ка, и вся левая печать принялась кадить староверам, как будто евреи что-либо понимают в староверии, — всячески поносить духовенство»[ix].

Напор критики либеральной и революционной прес­сы в отношении РПЦ только утверждал черную сотню в намерениях своих противников окончательно подорвать православный фундамент общества: «Разнузданность ев­рейской печати такова, что чуть ли не ежедневно в ней подвергается осмеянию и поруганию православное духо­венство», — констатировали черносотенцы. «Любой пьян­чужка-ремесленник может требовать защиты у суда в слу­чае оскорбления печатью. Церковь же Божья оскорбляется ежедневно десятками газет жидомасонского — или "про­грессивного" толка, и оскорбляется вполне безнаказанно и невозбранно! В какое время живем, господа!», — возму­щалась газета «Русское знамя»[x]. Либералы виделись огол­телыми врагами церкви, которые пользовались свободой, чтобы «только повредить церкви, в этом они единомысленны со всеми сектантами и раскольниками...»[xi].  Выпа­ды против позиций РПЦ со стороны либералов не ослабли даже в период отечественной опасности. Требование Про­грессивным блоком «полного и решительного прекраще­ния преследования за веру есть требование попуститель­ства по отношению сектантов, не только отказывающихся лично идти в войска, но и открыто агитирующих против исполнения воинской повинности верными сынами Отечества», — заявлялось на состоявшемся в ноябре 1915 г. в Нижнем Новгороде Совещании уполномоченных правых организаций[xii].

В подрыв духовно-нравственного базиса русского народа, по мнению черной сотни, свою лепту вносила и космополитическая бюрократия, попустительствовавшая экспансии католиков и сект на канонической территории РПЦ. Взрыв возмущения вызвал у крайне правых факт разрешения правительством вопреки мнению Священно­го синода деятельности протестантского Русского еван­гельского союза, учреждение которого рассматривалось как удар по православию[xiii]. Воображение черносотенных идеологов рисовало мрачные картины тайного альянса денационализированной бюрократии с католическими иерархами. «Благодаря… попустительству светской вла­сти иезуиты осмелели до того, что решились превратить в католическую церковь православный храм, в котором и совершали униатский обряд, запрещенный в 1839 году», — писала о функционировавшем в Петербурге католическом храме монархическая пресса[xiv]. В запале противостояния черносотенцы делали, казалось, непростительные ошиб­ки, обвиняя высшие должностные лица в тайном сочув­ствии вековечному врагу православной церкви. «Русское знамя» заявляло: «В Петербурге иезуитская пропаганда пользовалась, скажем вежливо, любезным покровитель­ством самого "премьера", желавшего угодить различным княжнам и графиням…»[xv]. Строительство буддистского храма в Петербурге они восприняли как покушение на вековые устои, заговор против православия: «правосла­вие угнетаемо всеми кому не лень и тяжко и больно видеть русским людям унижение церкви Христовой возведением капища идольского в граде святого Петра, вблизи мощей святого Александра Невского»[xvi].

Разложение бюрократического аппарата проявлялось в индифферентизме по отношению к РПЦ, отказу выпол­нять защитную функцию по отношению к государствен­ной религии. Это возбуждало вопрос о первенствующем статусе церкви, который части крайне правых казался фактически уже утраченным. Самоустранение админи­страции от противодействия сектантству приобрело такой широкий размах, что в постановлениях состоявшегося в ноябре 1911 г. в Москве Всероссийского съезда Союза русского народа заявлялось: «...духовенство православное не в силах бороться с совращением... ему иногда мешают светские власти, которые… на окраинах почти поголовно возлюбили иноверцев»[xvii].

Тревогу била и черносотенная пресса: «…светская власть не видит — нет, не хочет видеть сетей, искусно рас­кидываемых целым полчищем слуг злого сатаны!»[xviii]. Под­черкивалось, что удар по православию проходит не только с молчаливого согласия местных властей, но и при их не­посредственной поддержке. В постановлении Всероссий­ского съезда СРН, состоявшегося в ноябре 1911 г. в Мо­скве, черносотенцы жаловались: «Русские люди просят сравнения прав прихода православного с инославными хотя бы в том, чтобы строить храмы, буде есть средства, без волокиты консисторской и административной: как ныне в Армавире 18 лет не могут добиться разрешения выстроить второй храм для 40 тысяч православных, хотя 4 тысячи ар­мян имеют 2 церкви»[xix].

Размах и интенсивность деструктивной деятельности объединивших свои усилия космополитической бюрокра­тии, либеральной и революционной группировок давали свои плоды. При незначительной численности образован­ных слоев общества черносотенцы констатировали ката­строфические масштабы подрыва ими базовых ценностей русского народа. «Это ненормальное положение — народ сбился с пути благодаря непрошенным просветителям. Это последнее обстоятельство и есть главная причина все­общего брожения, шатания, разнузданности, безначалия, беззакония. Мы, православные христиане, устраиваем свои миссии в иноверческих странах; туда нередко к ди­ким народам бесстрашно идут наши миссионеры. Теперь на православной Руси наступило тяжелое, небывалое еще время; наши миссионеры нужны нам самим»[xx].